meh

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » meh » Новый форум » дарджилинг


дарджилинг

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

лето две тысячи четырнадцатого
пусан -> бомбей -> дарджилинг
ким сонгю / нам ухён

http://sg.uploads.ru/uxEjP.png

2

Мало кому везет с семьей: какой бы адекватной она ни казалась со стороны, скелеты в шкафах заебут кого хочешь. То, что Наму испытывал к своей собственной, называлось смирением, когда вроде бы и сделать ничего нельзя, но понять этих людей ты все равно не в силах. И дело не в том, что он один был там такой белой вороной: все эти люди тотально не понимали друг друга, а отношения не теплели даже от того, что собираться всем вместе удавалось только по великим праздникам, ибо Ухён спокойно жил отдельно сам по себе, его старший братец счастливо воспитывал на пару со своей красавицей-женой уже двоих детей, отец старательно пинал балду дома в гордом одиночестве, занявшись разведением мопсов, а мать все они втроем последний раз видели ровно полтора года назад.
Менять свою жизнь никогда не поздно: даже если тебе в районе пятидесяти и ты, благочестивая кореянка, вдруг решаешь принять индуизм и, бросив работу и семью, свалить в Индию. Это была ее давняя мечта, поэтому Ухён свою мать опять же не осуждал, но искренне не понимал, всей своею душонкой любя эту страну и пропагандируя здоровый атеизм. Наму тоже украдкой думал, что на старости лет неплохо было бы обзавестись домиком на Лазурном Берегу, но подаваться в паломничество - это то, что было за гранью его понимания. И черт бы с ней, с этой шальной неуемной женщиной, в которую и пошел ее младший сын, но, быть может там, в Бомбее, все для нее было иначе, но здесь, в Пусане, для Ухёна мир все еще был материален и крайне требователен. И не что бы кто-либо страдал от большой нехватки финансов - просто жилплощадь должна иметь владельцев, особенно если они непременно перегрызут друг другу глотки, если матушка отбросит копыта в своем Мумбаи (где кругом одна антисанитария и вообще мрак), так и не определившись, как делить свое вполне себе приличное имущество между двумя сыновьями.
Стеснение, неловкость и вежливость априори переставали здесь иметь смысл: если отец свою долю, включая банковские накопления, квартиру, дом, машину и свору (куда ж без них) собак, завещал обоим детям поровну, то вторая часть всего этого, за исключением живности, висела под вопросом уже второй год. Мать периодически звонила еще давно, но последние полтора года будто бы пропала без вести, и Ухён уже грешным делом подумывал, что она таки уже отчалила в мир иной, или куда там вообще отправляются все эти люди, верующие в Брахму. Наму с братом все это время учтиво капали друг другу на мозги, пока отец, вспомнив молодость, не стукнул по столу и не сказал двум великовозрастным придуркам искать свою пропащую мамашу если не из-за заботы об оной, так хоть денег ради. Ухён тогда вконец перестал верить, что эти люди могли когда-либо друг друга любить.
Проблема была в том, что вероятность того, что их мать, полная своего фанатизма, вдруг, увидев родных детей, вернется в Пусан для того, что переписывать на них завещание, была равна абсолютному нулю. И даже если бы они нашли ее в этом гребанном Бомбее, документы в этом мире принято заверять и так далее по всем юридическим законам. Несмотря на возможность огромной доплаты, ни один приличный юрист не соглашался на такую авантюру. Всех вполне устраивала поездка на один-два дня, но Наму говорил прямо: нам эту женщину там еще надо найти. Что, естественно, превращало деловую командировку в бессрочный отпуск, на который никто не решался подписываться. Обойдя таким образом уже дюжину самый приличных контор в городе, Ухён сделал вывод, что искать нужно там, где работники чуть проще и менее заняты, то есть те, кто, быть может, и сам хочет в отпуск или не прочь потерять немного работы в пользу незабываемых (как рекламировал Наму) ощущений.
Когда брат подкинул еще один адресок нотариальной конторы, Ухён потащил его с собою. Так они и завалились в приемную - двухметровый медведь с бородой лесника и рукавами татуировок (стойкий запах крепких сигарет, которые он курил с пятнадцати лет, и детской присыпки, потому что дочери было всего три месяца) и Наму в своей любимой рубашке в подсолнухах и золотом кардигане (шлейф из броского парфюма и аромата мятной жвачки), с легким мейком, потому что только что с работы, и с крайне скептически настроенным взглядом, потому что интерьер здешний ему не понравился сразу и в принципе. Секретарша любезно улыбается, и долго ждать даже не приходится. В кабинете их встречает недоверчивый прищур узких глаз, принадлежавших молодому человеку, рассматривать которого у Ухёна нет времени, поэтому он сразу приступает к делу:
- Здрасьте. Ваше "на выезд" рассматривается только в пределах этой страны?
Старший брат молчит все то время, что Наму красочно описывает сложившуюся ситуацию, потому что именно он тут спикер и вообще мастер толкать грамотные вещи. Он даже шутит и вечно улыбается, расписывает все в деталях и немножко драматизирует, чтобы уломать хотя бы этого бюрократа на эту сумасшедшую поездку. Вот только когда он соглашается, Ухён не чувствует в этом ни капли собственной заслуги.
- По рукам, - тем не менее, он практически счастлив и указывает на брата, - Поедете вот с ним.
- Нет, - подает вдруг тот свой голос, - С тобой.
- С тобой, ну прекрати, мы же все решили.
- Ничего мы не решили. Сам езжай.
Забывая о несчастном юристе, Ухён принимается пререкаться с братом, потому что тратить время на Бомбей совсем не хочется. Тот же парирует тем, что у него, видите ли, семья и дети, он не может их бросить, на что Наму отвечает, что его работа тоже не терпит никаких командировок. В конце концов, они решают все по-мужски:
- Кай-бай-бо.
- Ну вот и славно, - белозубая улыбка виднеется сквозь бороду, когда он обращается к нотариусу, - Поедете с моим младшим братиком, - а потом и к самому Ухёну, - Веди себя хорошо.
Наму закатывает глаза и надрывно вздыхает. Бомбей так Бомбей, внеплановый отпуск. Вот только найти бы еще общий язык с этим Ким Сонгю, как гласит табличка на столе.

3

- Можно ли продать кому-нибудь права на экранизацию своей жизни? – секретарша отрывается от разглядывания картинок в новом выпуске заграничного «космополитена», из которого она, разумеется, не в силах прочесть и строчки, хотя резюме обещало прекрасное владение двумя языками, и смотрит на Сонгю, как на последнего идиота, - Не обращай внимания, читай-читай.
Сонгю опускает глаза обратно в свою бесконечную кипу бумаг, всеми силами стараясь вникнуть в написанное. Ему всегда нравилась его работа, честное пионерское, но последние несколько месяцев она нагоняет лишь тоску и уныние. Возможно, виною тому не только жуткая однообразная рутина, но еще и полнейшее отсутствие личной жизни за пределами кабинета. Слова любви в его адрес прилетают лишь из уст матери, а объятия и поцелуи в жизни парня случаются только при просмотре американских мелодрам, где жизнь главных героинь первую часть фильма подозрительно похожа на жизнь самого Сонгю. Неудивительно, что он даже начал задумываться о продаже авторских прав на съемку новой кинокартины, основанной уже на его типичных буднях. Однако такая мелодрама вряд ли бы стала рекордсменом по кассовым сборам: Сонгю, как главный сценарист, режиссер и, разумеется, актер не видит ни малейшего шанса на хэппи-энд, в конце его фильма все зрители бы пренепременно рыдали и жалели о своих бессмысленно прожитых годах, увидев в главном герое себя. 
А можно ли вообще назвать его жизнь мелодрамой? Там обычно есть любовь или хотя бы какие-то отношения, а у Сонгю есть только кошка, да и то он не до конца уверен, что она способна испытывать по отношению к нему что-то помимо ненависти и чувства собственности. Нет, тут скорее самая настоящая дешевая драма, где главный герой априори обязан пустить себе пулю в лоб в каком-нибудь дешевом мотельчике во время очередного отпуска. Хм, надо быть поистине отчаявшимся или крайне смелым, чтобы решиться на такое.
- О, смотрите, - секретарша беспардонно прерывает чужие размышления, стараясь обратить все внимание на себя, - Джулия Робертс рассказывает о своей жизни до и после съемок в «Ешь, молись, люби». Эх, вот бы мне кататься по разным странам и при этом получать деньги, - Сонгю искренне удивлен, что эта девушка действительно поняла, о чем написано в статье. Кажется, ее резюме все же не было высосано из пальца, по крайне мере, строить таблицы в экселе она действительно умела, а теперь еще и познаниями в английском языке отличилась.
Парень мельком заглядывает в статью, любуясь красивейшими видами на фотографиях, но его мечты о дальних странах мгновенно разбиваются вдребезги о суровую реальность, точнее, о дверной колокольчик. Секретарша мгновенно вскакивает с кресла и идет в приемную, попутно приглаживая волосы и улыбаясь своему отражению в дедовских мерзко тикающих часах. Сонгю присаживается на угол своего стола, готовый в любую секунду подать руку немощной старушонке или дедушке, пытающемуся казаться моложе, чем он есть на самом деле. Однако в дверь заваливаются сначала здоровый амбал в татуировках, а вслед за ним гораздо менее габаритный паренек в одной из тех рубашек, которые так любят особо стильные пенсионеры в европейских странах. Огромные подсолнухи на черном фоне вкупе с очаровательной и пышущей добротой улыбкой должны были настроить парня на дружелюбный лад, но мозг Сонгю почему-то отчаянно пытался вспомнить, не задолжал ли его обладатель денег каким-нибудь рэкетирам, эмигрировавшим из России. Возможно, виной тому был вид более грузного бородатого мужчины, который нихуя не компенсировали ни подсолнухи, ни ямочки на щеках его спутника. Парень сразу пожалел о том, что доселе ему и в голове не приходили вопросы об охране конторы и наличии тут элементарных камер видеонаблюдения. У него из охраны разве что секретарша с потрясающей пулеметной дробью ругательств, вылетающих из ее рта в необходимой ситуации, но вряд ли вопросы с этими ребятами можно было уладить так же, как и со свидетелями Иеговы.
- Присаживайтесь?.. – Сонгю неловко указывает в сторону многострадального зеленого кресла, но его гостеприимством пренебрегают, приступая непосредственно к сути дела.
- Здрасьте. Ваше "на выезд" рассматривается только в пределах этой страны? – все, что следовало после этой фразы, Сонгю помнил туманно и расплывчато. Где тут подвох? Хотелось сразу заявить, что никакие наркотики через границу он не повезет, но причина выезда оказалась вполне себе приличной, отчасти даже милой. Двое заботливых сыновей решили упростить жизнь своей матери, собственноручно вычеркнув оттуда обязанность искать нотариуса на чужбине для заверения завещания. Со столь заманчивым предложением невозможно было не согласиться. Когда у братьев назрела необходимость решать, кто же полетит в гости к родной маменьке, Сонгю уже полностью отключился, предавшись мечтам о незабываемых приключениях на территории Индии, которым, ко всеобщему удивлению, в кои-то веки действительно суждено было сбыться.
День вылета был назначен сразу после подписания договора, что вылилось в нескончаемо долгие пять суток. Сонгю все это время был на нервах, переживая, что шанс всей его жизни пошлет его нахуй, а сами нанимателя найдут более квалифицированного специалиста. Окончательно расслабиться он смог лишь в самолете, когда тот взмыл в небо, оставляя все проблемы и переживания парня на родине. Впереди – энное количество дней отпуска, отведенного под поиски чужой матери, и у Сонгю будет достаточно времени, чтобы разобраться в своих желаниях и в самом себе. Его настроение не омрачало даже то, что из-за чрезмерно экстравагантного наряда его спутника, одна милая дама не спускала с них обоих свой неодобряющий взгляд.

4

Даже рейс на шесть утра не спасает Сонгю от того, что Ухён с опозданием на пятнадцать минут появляется в аэропорту при полном параде и в нескончаемо бодром расположении духа. Из Пусана в Мумбаи лететь добрых девять часов, и было бы неплохо все-таки выспаться, но, едва самолет взмывает в небо, Ухён решает все-таки сделать хотя бы шаг навстречу своему спутнику на ближайшее и крайне неопределенное время. Он пытается завязать разговор ненавязчиво, но вскоре это выливается в монолог, в котором Ухён лукавит и якобы признается, что на самом деле рад поехать в Бомбей вместо брата, потому что семья - это святое и все дела. Наму рассказывает про племянников, про то, как они сблизились с братом за последнее время, несмотря на то, что в детстве тот терроризировал младшего изо всех сил. Потом говорит про работу, как она временами ему надоедает, и что бы ни творилось там в телецентре, он заслужил отдых, потому что не брал отпуска последние года три как минимум. Ухён признается, что рад хотя бы ненадолго уехать отсюда, ведь он ничего не теряет - дома его совершенно никто не ждет. Он осторожно спрашивает у Сонгю, а как тот объяснял свой отпуск семье, в результате чего узнает, что у Сонгю (аналогично) ни жены, ни детей, а кошку он сплавил маме. Наму теряет энтузиазм через час своей болтовни, но долго не может сосредоточиться на книге в руках, потому что сидящий рядом Сонгю с подушкой под шеей вырубается, стоит Ухёну лишь на минуту закрыть рот. Перед этим еще и просит у стюардессы тапочки.
В Бомбее жарко как в аду: дорога от аэропорта до центра города, где стоит отель, выходит Ухёну настоящей пыткой. Ему совершенно нечем дышать в салоне такси, и вокруг столько разномастного шума, что потихоньку начинает раскалываться голова. Тысячи красок сливаются перед глазами в одно движущееся радужное пятно, и высмотреть что-либо из машины попросту нереально. Отель же воскрешает Наму из мертвых - там кондиционер, все удобства и Сонгю вообще в соседнем номере. Они договариваются встретиться в холле через полчаса, за которые Ухён успевает привести себя в порядок. У Наму есть адрес какого-то центра, с которым раньше связывалась мать насчет своих паломничеств, и это единственная зацепка, что у них есть. Ухён сначала предлагает поехать туда самому, но Сонгю, должно быть, чувствует ответственность за происходящее и едет вместе с ним. Наму этому рад на самом деле: одному в этом безумном городе ему банально было бы страшно.
Такси довозит их до самых дверей, но внутри Ухёна охватывает паника - никто в этом гребанном здании не разговаривает ни на чем, кроме хинди. Их с Сонгю спасает только семнадцатилетняя девчонка, немного знающая английский, и, ей богу, пара часов уходит на то, чтобы выяснить, что "та пожилая кореянка" давно живет в какой-то деревне, в поселении для таких же фанатиков, как она. Им придется ехать в Дарджилинг - город в горах на другом конце страны, известный своими чайными плантациями и опасной границей с КНР.
Не впасть в отчаяние Наму помогает та самая местная девочка: ей чужды чопорность и консервативность, и вообще она до одури любопытна и общительна. Полноценным разговором эту смесь обрывков фраз, рандомных слов и широких жестов толком то и нельзя назвать, но Ухён ею очарован и, кажется, даже взаимно. Она рассказывает о Мумбаи, о том, где здесь можно развлекаться и закупаться, советует пару торговых комплексов и рекламирует пляж. Потом еще объясняет, как доехать до их отеля своим ходом, и на прощание советует:
- И главное правило: не трогайте ничего, кроме самого себя!
Ухёну в принципе было свойственно временами переоценивать свои способности, но он надеялся на рациональность и внимательность Сонгю, поэтому блудить по улицам Бомбея точно не планировал. Однако ж автобус высаживает их черт знает где, и Наму под осуждающим взглядом Сонгю достает свой телефон:
- Окей, гугл.
До отеля они добираются под вечер: ночью Мумбаи поистине сходит с ума, и, несмотря на то, что путь их был очень даже скромен, Ухён абсолютно выбивается из сил. До Дарджилинга можно доехать на поезде, которые ходят каждый день, но еще на подходе к номеру Наму аккуратно предлагает Сонгю:
- Слушай, мы не можем так просто отсюда уехать.
Ухён предлагает завтрашний день протусоваться в Бомбее и послезавтра поехать в Дарджилинг. Ему кажется, что Сонгю его пошлет, но тот почему-то охотно соглашается, и следующий день заставляет Ухёна посмотреть на его спутника по-другому.
Они начинают с банального шоппинга, который Сонгю откровенно не нравится, но он вроде как из вежливости шатается с Наму, который, наконец-то, из костюмов и рубашек перелезает в шорты по колено и футболки. Он скупает лакостовские майки-поло всех цветов радуги и весь остаток дня ходит в белой панамке, купленной там же. Сонгю держится до последнего, но потом срывается, покупая все эти свободные легкие национальные шмотки в бешеном количестве, и тут же в них переодевается. Теперь они окончательно начинают походить на парочку туристов, потому что Ухён каждые полчаса щелкает что-то на телефон и тормозит у каждой лавочки, рассматривая ее товары. Общаться становится гораздо проще, и у Ухёна камень падает с плеч, когда, давясь какими-то индийскими сладостями, ему удается впервые Сонгю рассмешить. Его глаза в такие моменты превращаются в улыбающиеся щелки и перманентно пофигистически хмурый вид сходит с лица. Все это шмотье делает Сонгю безумно забавным и простым, и речь Ухёна все больше из рассказов о себе переходит в вопросы, адресованные ему.
Берег океана - место, пройти мимо которого невозможно. Забегать в отель за плавками вообще нет времени, поэтому Наму хватает что-то приличное на рынке и несется к пляжу, еще на аллее близ него снимая с себя футболку, чем явно смущает всех местных. Но на самом берегу индусов практически нет - там преимущественно туристы со всего мира, поэтому азиат в одних шортах и панамке вообще никого не интересует. Ухён просто радуется тому, что впервые за время пребывания здесь солнце не душит его жарой, а кутает в тепло и прибавляет скорости на пути к воде. Сонгю тормозит с какой-то неохотой, Наму сразу подмечает это смятение на его лице.
- Ты чего? - спрашивает он, когда сваливает на шезлонг свои вещи.
- Я плавать не умею, - спокойно отвечает Сонгю, но Ухён чувствует в этом признании какое-то неловкое смущение. И он откровенно ржет, когда, спустя полчаса, Сонгю заходит в теплые воды Индийского океана в детских нарукавниках для плавания с Патриком из Спанч Боба. Дети на берегу обходят его стороной, но Наму догоняет его следом, обрызгивая с ног до головы, и тут же ныряет, не давая шанса отомстить. Сонгю тогда впервые выглядит так нелепо, что Ухёну даже ржать стыдно, но он все равно ржет - искренне и во весь голос. Он просит Сонгю не обижаться и лыбится так широко, насколько может. Ближе к вечеру они уходят шататься по местным рынкам, пробуя все, что прилично на вид, и за полночь Наму заваливается к себе в номер с пакетом сладостей, которые ест всю ночь, потому что уснуть не получается - слишком много эмоций и впечатлений за день, они переполняют его до краев. Он шлет Сонгю смску с пожеланием доброй ночи, а следом - "спасибо за сегодняшний день".
В номере вдруг становится до жути неуютно и одиноко: Ухёну не с кем разговаривать, хотя весь день он не замолкал ни на минуту, надоедая, должно быть, Сонгю. Наму вообще на самом деле еще не очень понимает, как с ним обращаться, что можно, а что нельзя, поэтому пытается быть максимально осторожным в высказываниях, но эмоции выдают его с потрохами, потому что и на следующее утро всю дорогу от отеля до вокзала он улыбается Сонгю, потому что попросту рад его видеть рядом. Человека, с которым он знаком неделю, но с которым уже связан ворох воспоминаний, которых Ухёну не забыть никогда. Он снова в панамке, но поло уже другого цвета, а Сонгю опять в своих широких цветастых одеждах, словно прошаренный. Люди все еще странно смотрят им вслед, но Наму предпочитает читать между строк в глазах напротив.

5

Индия встречает Сонгю непрекращающимся гулом, палящим солнцем и бьющими прямо в нос запахами, большинство из которых никак нельзя счесть приятными. Стоило только выйти из здания аэропорта, как к парням моментально подбежали несколько таксистов, назойливо предлагающих свои услуги. Если бы Сонгю оказался здесь в полном одиночестве, то непременно начал бы паниковать, мол, как же поаккуратнее отказать этим работягам, но Ухён, грациозно выплывший из здания вслед за самим парнем, выказал свое «нет» настолько уверенным тоном, буквально рявкнув, что ни один из водителей даже не решился ему перечить. В конце концов, выбрав из всех стоящих неподалеку машин ту, что показалась наименее раздолбанной, они наконец-то погрузились в салон, водрузив свои чемоданы прямиком на колени. Окон у автомобиля, собственно, как и багажника, не было принципиально, поэтому всю дорогу парням приходилось отбиваться от продавцов уличной еды и каких-то подозрительных часов, оказавшихся не менее настойчивыми, чем недавние таксисты, и детей, лезущих в окна дабы поглядеть на очередных туристов и, если повезет, выклянчить у них монетку-другую. Если отказывать продавцам было не так трудно, то вот перед загорелыми и такими искренними детишками Сонгю не устоял, поэтому протянул им пару монет, надеясь, что они не перебьют друг друга за возможность обладать халявными денежками. Ухён же был полностью погружен в собственный смартфон, пытаясь устранить неполадки с вай-фаем, посему напрочь игнорировал происходящее вокруг. Если бы они приехали сюда только отдыхать, Сонгю бы непременно поворчал часок-другой, но они здесь, в первую очередь, ради высшей и благой цели, к тому же, Ухён сейчас – работодатель, поучать которого, как минимум, странно. Поэтому Гю предпочитает промолчать и весь остаток пути просто смотрит по сторонам, разглядывая причудливые улицы.
Внимание на своего спутника Ухён обращает лишь в отеле, назначая встречу в холле через час. Парень кивает, мол, как скажете, господин, и поднимается в свой номер. Комната слишком приличная, чтобы находиться в индийском отеле не самого высшего уровня, и, если бы Сонгю сам выбирал их жилище, то непременно бы подыскал что-то более атмосферное, дабы они оба прониклись духом этой страны, ощутили все ее плюсы и минусы.
Однако главным и самым ощутимым минусом Индии стал языковой барьер, встретившийся парням далеко за пределами отеля. Можно было догадаться, что в месте, где люди носят простыни, перекинутые через плечо и завязанные в районе талии, в принципе не может встретиться кто-либо, способный говорить на английском языке, но удача решила не покидать несчастных корейцев в совершенно чужой стране, поэтому послала к ним на помощь какую-то школьницу, с которой Наму нашел общий язык за считанные минуты. Сонгю все это время ошивался вокруг брошюр, разглядывая изображенные на них картинки с медитирующими людьми и прекраснейшими видами гор, а после вообще забрел в некую комнату, где играла тихая легкая музыка, а люди сидели с закрытыми глазами, погрузившись в свои собственные мысли. Все это показалось жутко интересным, и как только Ухён получил от девчушки всю интересующую его информацию, настал черед Сонгю задавать ей вопросы. Оказалось, что здесь почитают гуру, развившего учение Будды дальше, привнесшего в него аспекты, которые гораздо больше подходят для жизни в современных мегаполисах. Это учение осваивает и ухёнова мать, причем женщина так загорелась идеями гуру, что решила уехать непосредственно в место, где зарождались увлекшие ее идеи. О Дарджилинге Сонгю не слышал ни разу, и это лишь добавляет остроты предстоящим приключениям.
Уезжать из Мумбаи действительно не хотелось. Здесь слишком много всего, что приковывает внимание и заставляет желать опробовать. Еда на улицах пусть и выглядит подозрительно, особенно после предупреждения девушки о том, что не стоит в Индии трогать что-либо, кроме самого себя, но Сонгю не удерживается и покупает чьи-то зажаренные щупальца на палочке. Ухён предпочитает не рисковать собственной жизнью и здоровьем, поэтому вежливо отказывается от предложения попробовать кусочек.
Когда они возвращаются обратно в отель, на улицах уже вечер, и оба буквально валятся с ног от усталости и переизбытка впечатлений. Медленно, но верно к Сонгю подкрадывается печаль, ведь завра им предстоит покинуть сей прекрасный город и уехать в глубокую провинцию, но Ухён, будто чуя его настроение, неожиданно предлагает остаться здесь еще на одни сутки. Предложение Сонгю встречает радостной улыбкой и, поднимаясь к себе в номер, уже строит грандиозные планы на завтра.
На утро парень понимает, что Наму культурному отдыху предпочитает шоппинг, поэтому первую половину дня они шатаются по торговым центрам, скупая, как утверждает сам Ухён, брендовые вещи. Точнее, обновки приобретает только один из них, а сам Сонгю просто ходит следом и изредка отпускает комментарии по поводу той или иной вещи. Достойным своего внимания и кошелька он находит лишь магазин традиционной индийской одежды, и теперь уже настает его очередь скупать все подряд. Благо цены позволяют не особо волноваться по поводу состояния своего банковского счета, поэтому спустя какие-то полтора часа у Сонгю по пакетам разложен весь его будущий гардероб на время пребывания в Индии. Не выдержав соблазна, в один из комплектов он переодевается сразу в примерочной, моментально ощущая себя куда лучше. В конце концов, эта одежда создается специально для местного климата, поэтому жить сразу становится проще, и дневной зной перестает давить с прежней силой.
Легкая отстраненность Сонгю постепенно улетучивается, да и сам Наму с каждой минутой кажется все более интересным человеком. Изначально парень хотел повесить на своего работодателя ярлык зазнавшейся старлетки, совершенно глухой по отношению ко всему, кроме самого себя, но эти выводы оказывается в корне неправильными. Ухён открыто ржет над Сонгю в национальной индийской одежде, но это звучит ни капельки не обидно, поэтому Гю улыбается в ответ и просто шагает вперед. Внимание его спутника мечется с вещи на вещь, с прилавка на прилавок, пока они не выходят из торгового центра на улицу: там Ухён с восторгом указывает в сторону океана и настойчиво тащит Сонгю к воде, игнорируя его слабые отмазки вроде отсутствия плавок или полотенец. Сам Наму покупает купальные шорты на ближайшем рынке, поэтому парню все же приходится признаться. Смущенное «я плавать не умею» Сонгю выдавливает с трудом, но практически сразу же находит выход из ситуации: на том же самом рынке он выискивает плавательные нарукавники со смешным рисунком, и с невозмутимым видом надувает их прямо на берегу. По Ухёну видно, что тот с трудом сдерживает свой смех, боясь задеть чувства Сонгю, но последний ступает в океан с гордым и самодовольным видом. Это разряжает обстановку, и Наму позволяет себе самые настоящие детские шалости вроде обрызгивания водой несчастного Гю, а после моментально ныряет в океанические глубины, убегая от неминуемого правосудия. Сонгю вынашивает план мести несколько часов подряд, но так и не находит удачного момента, чтобы воплотить его в жизнь.
Обратно в отель они возвращаются еще более убитыми и радостными, нежели вчера, а всю последующую ночь Сонгю не спится. Парень проматывает в голове самые приятные воспоминания за день и с удовольствием подмечает, что это все менее становится похоже на типичную деловую поездку. С Ухёном каждый день становится запоминающимся и насыщенным, такого не было у него уже давно. Гю чувствует себя так, будто ему снова семнадцать, и каждый день способен принести что-то новое и волшебное.   
За ночь он так ни разу и не смыкает глаз, поэтому все вещи были собраны уже в шесть утра. Сонгю несколько раз спускается в холл гостиницы, заказывая себе кофе и намеренно проходя мимо ухёнового номера, надеясь расслышать за дверью копошение парня. После третьей кружки кофе Наму наконец просыпается, и Гю вынужден еще раз спуститься к ресепшну, чтобы заказать утренний завтрак на двоих. С подносом в руках он стучится в чужой номер и сразу же извиняется, если побеспокоил слишком рано. За едой рассказывает, что не ему спалось всю ночь, и предлагает поехать в Дарджилинг на одном из самых ранних поездов. Ухён собирается на удивление быстро, и уже через час они оказываются на вокзале.
Из Мумбаи поезд выезжает полупустой, но чем дальше вглубь страны они продвигались, тем больше людей заполняли вагон. Когда пришло время выгружаться на нужной стнации, парни еле-еле продрались сквозь толпы индийцев, а какая-то пожилая дама с козой на коленях даже выругалась им вслед, пригрозив кулаком.
На вокзале Дарджилинга даже не было перрона. Сонгю спрыгнул вниз первым, спустил все сумки, а после помог слезть и Ухёну. Здесь им никто не навязывал своих транспортных услуг, да и само здание вокзала будто вымерло, лишь пару человек ожидали своих поездов, дабы покинуть эту глушь поскорее, а за единственной рабочей кассой сидела молоденькая девушка, неотрывно следящая за сюжетом болливудского фильма на маленьком черно-белом телевизоре.
- И куда нам теперь?

6

#np 김성규 – alive
Здесь абсолютно нет дорог - истоптанный щебень тропинкой шириной, максимум, в метр, а вокруг непролазная зелень с травой по колено и тянущиеся к ясно-голубому небу деревья. Жара среди всего этого чувствуется не так сильно до поры до времени, особенно райским это место видится Ухёну после недоброго утра в душном поезде. Он жалуется на тяжесть чемодана, в который засунул слишком много вещей, но ненароком думает, что если бы пару месяцев назад ему сказали, что он отправится на край света с практически незнакомым человеком, то Наму бы рассмеялся в голос. Он всю жизнь жил в городе, в тесном и неуемном Пусане, Ухён считал себя крайне зависимым от цивилизации человеком и истинным представителем двадцать первого века, где нельзя жить без вай фая, а уж тем более - без нормального водо-, электро- и прочего снабжения. Наму, конечно, чувствовал себя ущемленным без возможности постить живописные фоточки и радостные селфи в инстаграм, но плюсов от поездки пока что было больше, чем минусов. Они неплохо прошвырнулись по Бомбею, теперь настала очередь самого-самого индийского дна. Именно таким сперва показался Ухёну Дарджилинг.
- И куда нам теперь? - закономерно спрашивает Сонгю, но Наму не находится чем ему ответить. Здесь не спасет никакой навигатор, и они решают идти туда, куда ведет единственная дорожка с этого произвольного перрона. Она оказывается верной, потому что, спустя полчаса неспешной ходьбы, вдалеке начинает маячить небольшое, но явно  обитаемое поселение.
Этим местом оказывается именно то, что они искали, хотя здесь в округе ничего больше и нет - своеобразная паломническая деревня, где все восторженные фанатики вместе работают, молятся и иногда отдыхают. На прогулке по ней Ухён наконец чувствует беспощадно палящее солнце, лишающее всякого желания двигаться и, в целом, жить, поэтому ноет и требует у Сонгю, чтобы тот нашел уже, куда бы им прибиться, а еще лучше, чтобы душ и хотя бы вентилятор. Сонгю смотрит на него осуждающе: кажется, это место совсем не для туристов, поэтому просто так здесь не поселиться. Их вдруг отлавливает европейской внешности дама бальзаковского возраста, улыбчивая и миловидная, спрашивая на ее вряд ли родном, но очень приятном английском, какого они тут вообще забыли. Ухён и Сонгю, пользуясь тем, что их никто не понимает, недолго переругиваются на корейском, но в конце концов решают изобразить из себя таких же глубоко религиозных, как и все здесь. Сонгю, начитавшийся брошюр еще в Мумбаи, хорошо подходит на эту роль, а Наму строит из себя непросвещенного, но крайне заинтересованном в странном гуру человека. Атмосфера дружелюбия взлетает до небес: их сразу провожают куда-то, и Ухён даже не сразу понимает, что здесь им придется жить.
Кровати раздельные - это уже неплохо, но помещение одно, хотя Ухёна тут Сонгю смущает в последнюю очередь. Вместо двери висит какая-то сдуваемая ветром шторка, окно представляет из себя сквозной и ничем не прикрытый проем в стене, которые и так ползут трещинами с потолка. Бонусом одинокая тумбочка, и Наму банально боится спросить, что тут с наличием санитарно-технического обслуживания. Жара давит на мозги, Ухёну становится до жути некомфортно, но Сонгю напоминает о цели их прибывания здесь. Самым людным местом здесь оказывается храм, и Сонгю решает сходить на разведку, хотя Ухён готов поклясться, что тот и сам тащится от всего этого, поэтому увязывается за ним, о чем потом жалеет.
Для начала Наму слишком выделяется из всей этой религиозной толпы, даже Сонгю вписывается в нее в сто раз органичнее. Когда доходит речь до молитв, Ухён достает смартфон и принимается гуглить, чем зарабатывает пристально-осуждающее внимание со стороны всех присутствующих. Сонгю учтиво делает вид, что "я не с ним". А когда дело доходит до медитации, Ухён, пытаясь не думать ни о чем, вырубается в той же позе, что и сидел. Вот только будит его не Сонгю, а какой-то местный смотритель, и Наму клянется больше никогда сюда не приходить. Все эти молитвы и ритуалы смущают его до жути, поэтому он под вечер сваливает без предупреждения на местный рынок, принося Сонгю потом огромную корзинку самых экзотических фруктов и приправленные чем-то острым бобы и овощи. Ухён жалуется на то, что здесь рай для вегетарианцев и что он уже скучает по говядине, которую так клево готовила его мама, но которую здесь запрещено использовать в пищу. А потом, сидя на своей кровати и ложкой ковыряя манго, радостно хвалится Сонгю:
- Кстати, я все это не покупал. Просто так наболтал. Ей богу, я уже начинаю учить хинди.
Спать здесь невозможно, жара не спадает ни на секунду, и Ухён опять до рассвета катается по неудобной кровати, а потом будит Сонгю пораньше, не в силах больше смотреть на то, как спокойно и крепко он спит. Вообще, это жутко умилительно, но Ухёну становится скучно, а Сонгю с недавнего времени становится для Наму самым преданным слушателем и самым близким человеком. Ухён все еще гневается на душ без горячей воды, расположенный в двадцати метрах от их комнаты, но они завтракают вместе, у Сонгю нет глаз и он еще сонный, а Ухён с упоением рассказывает о своих планах на день, и все это кажется настолько гармоничным, что у Наму что-то взволнованно щемит в груди. Он забывает о матери абсолютно, Сонгю уходит на утреннюю молитву, Ухён - на пробежку. Он, кстати, все еще пытается выглядеть более-менее прилично, зависает на ночь перед зеркалом, чтобы проснуться утром с нормальным лицом, но все реже зацикливается на этом и практически не трогает косметику, оставляя лишь то, что позволяет ему приятно пахнуть в отличие от всех местных и то, что позволяет ему не бояться снимать с башки головные уборы, держа волосы постоянно чистыми.
Они встречаются через пару-тройку часов за обедом в общей столовой, где их сразу же вовлекают в разговор. Все вокруг само дружелюбие, незаинтересованный в гуру вид Ухёна компенсируется его обаянием, и в итоге, помимо ряда новых знакомств, Сонгю с Наму узнают еще и забавную новость. Где-то здесь, прямо по деревне, ходит слон, большой и настоящий, и Ухён думает, что нахрен ему такой выигрыш в лотерее, когда этим же вечером они с Сонгю встречают его близ их ночлега. Слон огромный и медленный, но Наму заранее дергается и даже не скрывает того, что боится громадное животное. А вот Сонгю улыбается довольно и, подходя ближе, тянет к его морде свои руки, намереваясь погладить. Ухён мандит ему на ухо, что вот сейчас это чудовище откусит Сонгю ладонь, но тот вообще его не слушает, а слон ведет себя ангельски, уходит так же спокойно, как и пришел. На этом, правда, знакомство Ухёна с дикой природой Дарджилинга не заканчивается.
Проходит еще один жаркий и полный красок день, и Наму за прошедшую ночь практически понял, как здесь можно заснуть, он готов повториться этот трюк и сегодня. Сонгю уже лежит в кровати, когда Ухён, готовый ко сну, садится на свою постель и двигает подушку.
Нечеловеческий вопль разносится по всей спящей деревне; и без того громкий ухёнов голос взлетает до ультразвука, когда он видит жутко стремного паука на своей кровати.
- Ты чего, блин? - вскакивает Сонгю. Наму стоит вообще возле двери и смотрит на него глазами, полными первородного ужаса, тыча пальцев в сторону восьминогого чудовища.
- Убей, убей, убей, плиз, ааааа, - скулит Ухён с настоящей паникой на лице, не оставляя Сонгю никакого иного выбора, кроме как поднять задницу и ебнуть паука прямо тапком.
- Все?
Наму сглатывает и даже не двигается с места, пытаясь рассмотреть свежий труп.
- Я не буду там спать.
Ухён слишком не привык ко всей этой живости, которую видел всю жизнь только на энимал плэнет, и, пускай это совсем не по-мужски, но этот страх иррационален, поэтому не поддается успокоению. Сонгю это, кажется, понимает, поэтому перекидывает их подушки и спокойно говорит:
- Ложись на мою.
Ухёну страшно пиздец - третья мировая пугает его гораздо меньше, чем несчастное членистоногое. Но разум немного возвращается в его тело, парень понимает, что мешает теперь спать не только деревне, а Сонгю, который один куда важнее для Наму, чем все это поселение. Ухён колеблется, но все-таки ложится на чужую кровать. Успокаивает это только относительно: животным плевать в чью постель залезать, тут они равноправные. Но за пару ночей кровать успевает пропитаться запахом чужого тела, и почему-то незримое присутствие Сонгю помогает. Ухён чувствует себя пятнадцатилетней школьницей, но инстинкты все равно оказываются сильнее. Со стороны Сонгю не слышно никаких звуков, кроме размеренного дыхания, а вот Наму возится и перекатывается с бока на бок еще час прежде чем выдать в тишину:
- Я не могу уснуть.
- И что ты предлагаешь?
Ухён лежит с закрытым глазами, а потом раздается противный звук, заставляющий его вздрогнуть - это Сонгю двигает кровать, а потом молча укладывается спать еще раз. Ухён боится вздохнуть громко, чтобы не разбудить и так человека, которому он доставил много неудобств, и, быть может, от этого и вырубается на рассвете, когда Сонгю во сне уже переползает на середину их внезапно двуспальной кровати. Наму как обычно просыпается первее: Сонгю уже практически спит на его половине. За это Ухён даже позволяет ему хорошенько выспаться, пока сам подыскивает им культурную программу.

7

Поселение, где, если верить обещаниям девушки с ресепшна, обязательно должна была быть мать Ухёна, не похоже даже на типичные корейские захолустья. Цивилизации тут в разы меньше, людей – больше, и все они какие-то до жути приветливые, доброжелательные и загадочные. За пределами этой деревеньки человечество слишком озабочено повседневными делами: настроением начальника, его расположением к своим работникам, величиной посевов и урожаев, увеличением поголовья скота и прочими странными вещами, которые совершенно теряют свой смысл, когда вы попадаете сюда. Сонгю пристально и долго глядит в сторону девушки, расположившейся на скамье неподалеку, и замечает, что у той на груди небольшой бейджик, оповещавший о данном обете молчания. Такой можно купить в лавке неподалеку за чисто символическую плату. Те гроши, что она стоит, даже и деньгами назвать нельзя, но позже парень узнает, что идея продажи подобных вещиц берет свое начало гораздо глубже. Мол, если человек потратил на что-то свои кровные, то ему будет гораздо сложнее плюнуть на все это дело. Изначальная база – элементарная жадность, и лишь потом люди начинают следовать за своей целью до победного конца, претерпевая все невзгоды и лишения на пути ее достижения. Как замысловато и хитро здесь переплетаются многовековые традиции и нововведения гуру, однако. Пока Сонгю продолжал с видом среднестатистического туриста осматривать живущих здесь паломников, будто стараясь запомнить и усвоить их повадки, Ухён успел навешать какой-то женщине лапши на уши, будто они сюда приехали исключительно как непросвещенные последователи великого учения, готовые открыть душу и очистить разум. Сонгю, если быть честным, вовсе и не против подобных вещей. В его жизни доселе не было ни единой опоры, которая поддержала бы твой дух в трудную минуту, и он искренне считал это упущение одной из самых главных ошибок в своей жизни. Быть может, его душа просто слишком устала от обременительных серых будней, способных только уродовать ее, поэтому требует немедленного очищения и просветления, после которого непременно последует дар свыше. Он-то уж точно откроет Сонгю глаза на все аспекты, где он накосячил, позволяя исправить собственные ошибки.
Загоревшись этой идеей, парень уже не мог дождаться, пока их проведут в новое жилище. Небольшой домик, точнее, хижина была расположена намного дальше главного здания, и чем сильнее они отдалялись от ворот поселения, тем глубже Сонгю погружался в новый и безумно удивительный мир. Разумеется, бушующий внутри него восторг во многом был накручен самим парнем, в конце концов, примерно так и должно выглядеть любое религиозное общество изнутри. Растекающаяся по телу эйфория плотно застилала глаза, позволяя безнаказанно надеть те самые пресловутые розовые очки, к которым Сонгю притрагивался от силы раза два в жизни. Теперь даже страшненькое жилище, отведенное им с Наму, не казалось таким уж отталкивающим. Скорее наоборот, ведь чтобы очиститься до конца, им непременно придется отказаться от большинства благ цивилизации за исключением вай-фая, ибо его тут раздавали совершенно бесплатно, причем с неплохой такой скоростью и зоной покрытия.
Совсем нехорошо использовать отведенное ему для работы время на личные нужды, но Сонгю мысленно успокаивает совесть, ведь все делается ради высшей и определенно благой цели, поэтому первым же делом он порывается сходить в главный храм. Лучший способ выяснить что-либо о человеке или выследить его - это найти сподвижников, готовый прийти на помощь ближнему своему в непростой ситуации. Здесь такому учат в первую очередь, поэтому с поиском ухёновой матери не должно возникнуть особых проблем. Примерно такими же словами парень описывает Наму причину своего желания поскорее покинуть пределы домика, и тот неожиданно желает составить Сонгю компанию, хотя тот может поклясться, что не видит в своем спутнике ни тени желания покидать пределы относительно прохладного помещения.
Они приходят прямиком на дневную медитацию. Люди рассаживаются ровными рядами, каждый принимает позу лотоса настолько правильную, насколько позволяет физическая подготовка. Сонгю подтягивает ноги, усердно пытаясь закинуть одну на другую, но моментально прекращает свои старания, когда слышит легкую музыку. Точно такая же играла в маленькой комнате, куда он случайно забрел в Мумбаи. Он моментально отгоняет всевозможные мысли, надеясь очистить разум хоть немного, ведь именно это и является главной целью постоянных медитаций монахов. У Сонгю в отличие от них, к сожалению, время крайне ограничено, поэтому постичь все тайны проповедуемого здесь учения он надеется в кратчайшие сроки. От долгого сидения в одной и той же позе начинает болеть шея и ныть спина. Неплохо было бы посетить местного лекаря или уелителя, коли выдалась такая возможность. В Инчхоне у парня не хватает времени на заботы о своем здоровье, поэтому даже мелкие болячки, наверное, перешли в крайне запущенные стадии, время от времени напоминая о себе.
Абстрагироваться от мира мешает Ухён, сначала залипавший в своем смартфоне, а после и вовсе отключившийся в неловкой сидячей позе. Когда мелодия стихает, Сонгю слышит возню вокруг себя и понимает, что люди потихоньку расходятся, возвращаясь обратно к насущным делам на благо общества. Внутри храма остаются лишь немногие: они и не дышат будто, а просто сидят, погрузившись в свой собственный внутренний мир. Наму впервые так органично вписывается в обстановку, поэтому парень решает его даже не будить, вряд ли Ухён отыщет неприятности на свою голову в столь мирном месте. Сонгю до вечера гуляет по цветастым садам, слушает рассказы какого-то старца, хотя из всей речи не может понять ни слова, поэтому просто проникается чужим спокойным голосом, навевающим благоговейный трепет перед его обладателем. В домик он возвращается после ужина и, к собственной радости, находит Наму сидящим на кровати и преспокойно поедающим манго. Тот повествует о своих приключениях и о том, как надыбал где-то на рынке халявные фрукты. Сонгю думает, что в следующий раз он обязательно пойдет с ним и расплатится сразу за оба раза, потому что так ездить на чужой доброте очень некрасиво.
Следующие несколько дней проходят почти так же, как и предыдущие, отличаясь друг от друга лишь мелкими событиями вроде встречи с заблудившимся слоном или особенно удавшейся ухёновой шутки, над которой Сонгю мог посмеиваться с утра и до поздней ночи, стоило лишь прокрутить ее в голове. И все же самым ярким [громким] событием становится неожиданный гость в их жилище – несчастному членистоногому не повезло забраться именно в кровать Наму, хотя поблизости была другая, практически идентичная ей. Ухён громко кричит, пугая Сонгю и еде половину поселения, и парню не остается ничего другого, кроме как устранить проблему наиболее решительным методом. В конце концов, с флорой и фауной Индии Гю не знаком от слова совсем, поэтому было бы крайне глупо и безрассудно пытаться аккуратно выпустить паука на свободу. Через несколько секунд от животного остается лишь мокрое мятно и куча распластавшихся по кровати ножек. Ухён моментально отказывается спать там, где кто-то сдох, поэтому Сонгю приходится стащить простыню с чужой кровати и лечь там самому. Ранние подъемы и насыщенные будни выматывают настолько, что ему уже все равно, где придется спать, лишь бы не трогали.
Буквально через час его снова будят, правда, уже более ненавязчиво:
- Я не могу уснуть.
- И что ты предлагаешь? – Сонгю понимает, что эта ночь будет бесконечной, если Ухён так и не заснет, поэтому заставляет себя вылезти из постели и, недовольно кряхтя, пододвигает свою кровать к ухёновой. Когда рядом есть кто-то еще, засыпать становится гораздо проще. Сонгю вот, например, засыпает моментально, как только голова вновь касается подушки.
Наму, наверное, чувствует себя ему обязанным, когда принимает приглашение Сонгю сходить с ним к местному лекарю. Поездка обещала быть относительно долгой и довольно выматывающей, поэтому в одиночестве осилить ее было бы достаточно проблематично. Болтовня Ухёна берет верх над временем, и парень не замечает, как они уже оказываются на месте.
- Отсутствие очередей радует, - Сонгю оставляет велосипед на крыльце и, заходя внутрь, приветственно кланяется местному медику. Тот указывает на кресло и на ломаном английском спрашивает, что парня беспокоит. Гю жалуется на спину, шею, плечи, надеясь, что в глазах Наму сейчас не выглядит отвратительным стариканом, ведь их разделяют какие-то два жалких года.
Лекарь долго молчит, хмурит брови, ощупывая плечи парня, и потом внезапно выдает:
- Мышцы слишком напряжены. У тебя давно не было секса, да? Полгода, как минимум. В этом вся проблема, - Сонгю аж всего передергивает от стыда, в конце концов, он ожидал реальной помощи, а не обнажения позорных сторон его личной жизни.

8

Сонгю заботится о своем здоровье, и это прекрасно. Но занимается он этим так, что Ухён периодически давится смехом и ласково зовет его дедом. Тем не менее поход к местным врачевателям кажется Наму вполне интересным: может, они посоветуют, куда деваться днем от этой нескончаемой жары.
Велосипед за пару дней становится для них привычным средством передвижения, поэтому Ухёну даже не нужно сосредотачиваться на дороге, он маневрирует по узким тропинкам, не закрывая рот ни на минуту. Едва они прибывают, как Сонгю с порога закидывает заинтересованного в необычных гостях лекаря жалобами на каждую часть своего несчастного тела. Наму за последние дни так привык к его обществу, что все комментарии Сонгю по поводу болящих суставов, конечностей, костей и прочего просто научился пропускать мимо ушей. Это походило на ипохондрию, поэтому Ухён не придавал этому значения.
У целителя - старого сухого старичка - здесь, должно быть, было столько много клиентов, что английский он знал в достаточной (хотя и кривой) мере, чтобы понимать и новых гостей. Он так занят Сонгю, что Наму равнодушно усаживается на свободный стул, и только потом какая-то молоденькая девица выбегает из дальних помещений, принося ему чай. Она что-то бросает старику, и Ухёну кажется, что она называет его дедушкой, но старик уже во всю погружен в проблемы крайне напряженно лежащего Сонгю.
- Мышцы слишком напряжены, - говорит он, жамкая тощие коленки, - У тебя давно не было секса, да? Полгода, как минимум.
Ухён давится ароматным чаем и не может сдержать улыбку, он прыскает со смеху и без стеснения пялится на Сонгю, который багровеет от стыда. Не то чтобы Наму находит это смешным, нет, совсем нет. Ухён скорее удивлен искренне, потому что Сонгю не производил впечатление жутко несчастного человека. С другой стороны, отсутствие секса еще не означало великого одиночества, посему интерес Ухёна было уже не заткнуть.
- Что, даже твоя милая секретарша? - Сонгю растирают плечи, а сидящий рядом Наму все еще потягивает чаек. Его глаза светятся какой-то азартной дурью, которую он даже не намерен скрывать. Наконец-то, выпал шанс разузнать кое-что любопытное. - Когда у тебя в последний раз были серьезные отношения?
Сонгю молчит долго, а потом уклончиво отвечает, давая понять, что вопросы Ухёна ему ни капли не льстят. Наму понимает это по-своему: Сонгю не так-то просто открывается людям. У многих людей, разочаровавшихся, споткнувшихся или обманутых, был такой же барьер, не позволявший кому попало лезть туда, где все еще саднило или тосковало под ледяной коркой. Ухён хорошо осознает, что, чтобы Сонгю сейчас не чувствовал дискомфорта, ему нужно непременно заткнуться на эту тему, но что-то рационально подсказывает, что иного шанса может и не быть. Наму знает, как эти возведенные во имя собственного душевного равновесия стены нужно рушить. Откровенность порою творит чудеса.
Ухён был и сам не стал рассказывать нечто подобное лишь для поддержания разговора, это то, что тоже важно и ценно для него, но перед Сонгю все хочется выложить без утайки, чтобы получить заветную правду в ответ. Наму начинает издалека и совершенно обыденным голосом, говорит о том, что у него самого последние серьезные отношения были пять блядских лет назад, что после них ни с кем больше двух-трех месяцев ему провстречаться не удавалось. Жалуется, что все вокруг него слишком много лицемерных людей ("На работе вообще бесполезно, все хотят только и сделать, что подставить тебя"), вспоминает те свои трехлетние отношения, о том, какой молодой и наивный он тогда был ("Хотя я и сейчас такой же, да?"). Ухён делает такой беззаботный вид, будто все это теперь не значит для него ничего, а сам тайком побаивается, признаваясь, что все отношения, кроме самых первых в старшей школе, у него были с мужчинами ("Когда мы познакомились, ему было тридцать четыре, то есть сейчас ему, обожемой, сорок два??777"). Сонгю делает вид, будто все в порядке, хотя даже после массажа не выглядит особо отдохнувшим. Наму надеется, что достаточно сильно его загрузил.
Через день все поселение содрогается от шума и буйства красок, разливающихся повсюду. Свадьба - торжественное мероприятие в любой культуре, но здесь, в Индии, это походит на целый карнавал. Сонгю с Ухёном, конечно, никто не звал, но посмотреть издалека они не удержались от соблазна. Все местные традиции вызывали у Сонгю восторг, а Ухёну было просто любопытно понаблюдать за чужим счастьем.
От яркости одежд у Наму рябит в глазах. Они стоят в толпе всех наблюдателей, а посмотреть на событие сбежалась вся деревня.
- Ты никогда не хотел жениться? Не думал об этом? - Ухён спрашивает вскользь, не отрывая глаз от лица невесты, скрытого под пестрой материей. И он ни разу не надеется на то, что услышит честный и прямой ответ. Уже потом, вечером.
Празднование не утихает даже ночью, гул десятков голосов и музыки уже банально не дает Ухёну спать. Сонгю закономерно подмечает, что заткнуть целую свадьбу не получится, поэтому предлагает прогуляться. А потом медленно крошит сознание Ухёна в щебенку. Примерно такая же у них тогда под ногами.
Он вспоминает вопрос о женитьбе, смеется неловко, а потом рассказывает про то, что было у него раньше. Серьезных отношений у него было трое, а несерьезных - ни разу. Наму впервые чувствует в его голосе скрипящее под сердцем одиночество. Его собственное зато падает в пятки, когда Сонгю ненароком бросает, что в последний раз "очень тяжело расставался с ним".
Ухёну хочется убежать куда-нибудь в Пусан, чтобы сесть и подумать насчет всего этого, потому что этот факт совершенно выбивает Наму из колеи, заставляя смотреть на все по-другому. Обмен откровениями заканчивается тем, что Ухён потом не может заснуть до утра, потому что кровати они так и не раздвинули, а Сонгю спокойно спит на своей половине, даже не подозревая о том, как тяжело Ухёну дается копание в природе собственных чувств, всего этого волнения и странного интереса. Он смотрит на него спящего, вздыхает тяжело пару сотен раз, а потом жует край одеяла, думая о том, что тогда, у целителя, наболтал слишком многое, что черт его знает какого Сонгю вообще о нем мнения.
Арендовать машину - это была идея Сонгю. Забирать ее, правда, пришлось в соседнем городе, потому что Дарджилинг слишком днище даже для этого, но жажда приключений тянет их куда подальше, вверх по узкому серпантину. Сонгю за рулем, и Ухёну кажется, что он впервые сталкивается с настоящей красотой этой богом забытой страны. Восторженный рассказ Сонгю о каких-то волшебных чаях, которые обязательно спасут его жизнь, заставляет Наму опять смеяться в кулак - насколько же непосредственным может порою быть этот вечно сосредоточенный на собственных мыслях человек. Эти контрасты в Сонгю не дают Ухёну окончательно решиться.

9

Внезапные откровения Ухёна насчет личной жизни звучат у Сонгю в голове под аккомпанемент слов матери о том, что все у них там, на телевидении, происходит через постель, да и большинство мелькающих на голубом экране лиц выглядит подозрительно. Однако в речи Наму все более-менее цивильно, и, вопреки ожиданиям Гю, в послужном списке встречаются даже серьезные отношения. Эту откровенность можно счесть излишней, ведь далеко не каждый готов поведать о таких пунктах своей биографии малознакомым людям, но, кажется, эти двое всего лишь за несколько дней успели перейти в разряд хороших знакомых. По крайней мере, Сонгю был точно уверен, что никому из своих нынешних друзей и не подумал бы рассказывать об опыте прошлых лет, предпочитая соблюдать дистанцию. В принципе, он и Наму открывается лишь под вечер, весь день перед этим тщательно обдумывая возможные последствия своего поступка. Милая секретарша, о которой полчаса назад заикнулся даже Ухён, всегда была отличным прикрытием. Служебный роман – это не та вещь, о которой стоит трепаться направо и налево, поэтому Сонгю на все расспросы отвечал лишь загадочным молчанием, и этот случай не был исключением. Ухён продолжал говорить даже после рассказа об отношениях с человеком, который сейчас уже пятый десяток успел разменять, не давая парню ни малейшей возможности отключиться от происходящего вокруг и слегка переварить информацию. Гю остаток дня проводит в пограничном состоянии, то готовый впервые в жизни открыть кому-то все карты, то одергивающий себя на полуслове. Но весь мир, кажется, ополчился против него одного, встав на сторону Наму, потому что даже несколько часов до заката умудряются наполниться настолько невероятными и крайне подходящими событиями, что все это начинает походить на решения свыше. Свадьба, на которую парни попадают незваными гостями, заставляет Сонгю вспомнить тонны лжи, что он выливал раньше и продолжал лить матери в каждую их встречу до сих пор. Когда-нибудь ему все же придется признаться ей, разочаровать, лишить надежды когда-либо заиметь внуков одной лишь фразой, которую боятся услышать все родители без исключения. Это чертовски сложно, знаете ли, но слова Ухёна звучали утром так легко и спокойно, как будто это что-то собой разумеющееся. Сонгю эта особенность Наму восхищает особенно сильно, этому улыбчивому парню хочется подражать и соответствовать.
Сонгю кажется, что Дарджилинг успел ему принести уже немало хлопот и лишних мыслей, хотя изначально он наоборот желал очистить голову от вечно наполняющих ее переживаний. Лучшим способом отдохнуть от творившегося вокруг и внутри него хаоса парень считает непродолжительную поездку на местные плантации. К сожалению, туда ни один автобус не ходит, да и местные жители при желании или необходимости добираются туда своим ходом, однако ноющие коленки и спина Сонгю все же настаивают на выборе куда более комфортного способа путешествия, нежели продолжительная пешая прогулка. Наму вовремя подкидывает идею об аренде автомобиля, однако даже тех в Дарджилинге не водится, поэтому им приходится переться с вещами в ближайший город, где старенький «жук», отданный парням в аренду на несколько дней, является чуть ли не местной гордостью. За рулем такого красавца любой готов уверовать в Бога, стоит лишь услышать кряхтение и подозрительное гудение, издаваемое стареньким авто; тут грех не помолиться об удачной дороге и возможности доехать живым и невредимым.
Чайные плантации лишь на словах кажутся такими интересными. Обещанные бескрайние зеленые просторы встретили Сонгю внезапно появившейся аллергией на какой-то местный сорняк, поэтому на протяжении всей оплаченной экскурсии парень отчаянно чихал и чуть ли не плакал то ли от пыльцы, то ли о обиды за потраченные напрасно деньги. Спасением стал маленький магазин, где торговали выращиваемыми на местных плантациях чаями и, о чудо, работал кондиционер. Последнему особенно рад был Ухён, который до сих пор наотрез отказывался надеть на себя что-либо из национальных тряпок, поэтому вечно страдал от изнуряющей жары. Решение свалить отсюда поскорее было обоюдным, тем более, что солнце почти скрылось за горизонтом, тем самым снова пробуждая желание и возможность жить. Сонгю забил весь багажник бумажными пакетами с разнообразными чаями, и работники южнокорейской службы безопасности в аэропорту будут настоящими разгильдяями, если не задержат его на досмотре с таким сомнительным грузом трав. С закатом в Наму проснулся нормальный человек, который желает не только прохладного ветерка и глотка водички, но еще требует и чего-то для успокоения и удовлетворения духовных потребностей. Когда они с утра еле-еле карабкались по местным серпантинам, у парней не было ни времени, ни желания глядеть по сторонам, зато в вечернем сумраке буквально каждый поворот скрывал за собою поистине сказочные виды. На одном из таких Ухён и заставил Гю притормозить.
Сонгю минут десять наблюдал за попытками Наму сфотографировать красующийся внизу вид, однако камера напрочь отказывалась выдавать в итоге что-то помимо кромешной темноты на снимке. Бросив это гиблое дело, Ухён вернулся к «жуку» и ждавшему около него парню.
- Весь мой телефон забит фотками цветов в поселении. Это надо чем-то разбавить, - Сонгю не разу понимает, что от него хотят, когда Наму внезапно пристраивается рядом, корча при этом одно из этих странно-милых лиц. Он надеется, что просто смотреть в камеру будет достаточно. Фотография выходит неплохой, но Ухён что-то бурчит себе под нос и проворачивает эту операцию еще несколько раз, меняя ракурсы и искрясь милостью во все стороны. Сонгю на каждом из снимке будто копипастой приделан, и это выглядит достаточно забавно. В Наму будто живут взрослый парень и шестнадцатилетняя школьница одновременно, что заставляет Гю из раза в раз удивляться его поведению. Рядом с ним парень и себя перестает чувствовать дряхлым старичком, решаясь на достаточно странные вещи.
Ухён вновь корчит рожицы и показывает пальцами сердечки. Сонгю думает еще пару секунд, отсчитывает время до таймера и, резко развернувшись, целует Наму куда-то между щекой и уголком губ. Слегка не то, что он планировал, но, кажется, сойдет. Ухён отрывается от экрана телефона и недоумевающе смотрит на друга пару секунд, пока тот не решается разрушить повисшую тишину:
- Кхм, прости. Это было глупо, - у него в запасе еще целая куча слов, способная оправдать любой необдуманный поступок, которых в жизни Сонгю был от силы десяток, но Наму как всегда оказывается резвее, решительнее и, наверное, безрассуднее.
Ухён подается вперед, целует, прикрывая глаза и оставляя Сонгю один на один со своим охуеванием. Тот сначала и не понимает, что произошло, поэтому оглядывается по сторонам и ищет хоть малейшего намека на то, что все это не сон, а он не погибает где-нибудь на плантации от анафилактического шока. Реальность происходящего доказывает впившийся ему в спину угол от двери машины, и парень пытается незаметно развернуться так, чтобы не продырявить себе внезапно позвоночник.
Когда он целовался в последний раз? Три года назад? Два? Даже думать об этой цифре страшно. Сонгю надеется, что здесь все работает по принципу велосипеда, поэтому разучиться не сможешь даже при всем желании. Наму то ли чувствует эти неловкие ерзания, то ли решение сменить плоскость оказывается исключительно его инициативой, но Гю чувствует, как его тянут на заднее сидение «жука». В голове вырисовываются сразу несколько вариантов развития событий, и ни один из них по-прежнему не кажется достаточно реальным, чтобы в него поверить. Ухён отрывается от его губ, шепчет что-то неразборчивое на ухо и тянется обратно, закидывая свои руки на чужие плечи. Спину простреливает моментально, всю атмосферу портит внезапное «ай, блять», и Сонгю моментально заливается краской.
- У нас проблемы. Спина.

10

Плантации оказываются сомнительным удовольствием, а индийский климат, действительно, беспощадным, так что решение не затягивать эту поездку принимается единогласно. Сонгю быстро привыкает к местным дорогам, несмотря на их хреновое состояние, хотя инфраструктура здесь в целом подкачала, и обратно Ухёну ехать практически не страшно. Мужская гордость по дороге туда еще немного вопила о том, что "у меня, между прочим, тоже есть права", но довольно быстро Наму понял, что дальше пары километров он бы сам точно не проехал. Зато теперь он мог резко сказать Сонгю тормозить, окрыленный внезапной идеей. Но фоточки не получаются от слова совсем, слишком темно, и Наму немного расстроен, но быстро находит выход из положения. Он, в конце концов, король селфи или как? Ухёну не нужно долго собираться с духом, чтобы строить все эти милые лица на камеру, надувая щеки или выпячивая губу, но он, потеряв снаровку, не может найти нужный угол, поэтому, максимально близко пристроившись к Сонгю, делает снимок за снимком в надежде получить что-то классное. И он свое получает. Последним кадром становится тот, где Сонгю легонько целует его в щеку, и на фото это выглядит блядски мило - там еще в глазах Ухёна нет этого смятения и удивления, с которыми он сейчас смотрит на Сонгю. Тому совершенно глупой, невинной, детской выходкой удается выбить Наму все пробки из головы.
- Кхм, прости. Это было глупо, - Сонгю тоже, кажется, смущен и выглядит раскаивающимся, но Ухён его не слушает. За долю секунды в его мыслях проносятся десятки за и против, итогом которых становится совершенно простой и до жутки четкий вывод - терять Ухёну абсолютно нечего. Нельзя так хорошо сойтись с человеком за столь короткий промежуток времени, нельзя так быстро привыкнуть к обществу совершенно полярной тебе личности, будучи знакомым с ним где-то в районе недели. Нельзя чувствовать себя так комфортно рядом, Наму пытается понять, почему рядом с Сонгю его буйную голову не забивает тысяча неловких вопросов и нет никакого желания убежать. Почему все так, будто на своих местах, будто к этому и стоило идти всю свою жизнь. Почему так близко, уютно, хорошо и донельзя гармонично.
Ухён даже глаза закрывает, когда, подаваясь вперед, целует растерянного Сонгю в губы, пытаясь все свои выводы и домыслы, доказывающие, что это все не хрена не просто так, наспех передать в одном простом, но смущающе чувственном поцелуе. Сонгю к такому не привык - Наму это не знает, скорее просто чувствует. Этого человека ему удается читать с изумительной легкостью. Но Ухён ставит на собственную смелость и срывает ебаный джекпот, когда Сонгю неуверенно принимается ему отвечать, будто боясь что-то сделать не так. Ухён улыбается ему в губы. Получилось.
А потом он слегка поднимает ставки, потому что азарт медленно закипает в крови. Они стоят у самой машины, и ее задняя дверь настежь раскрыта; Наму разворачивается к ней спиной, и у него в буквальном смысле подкашиваются ноги, он осторожно, словно боясь спугнуть, садится на заднее сидение и тянет Сонгю за собою, хватаясь за его плечи. Ухён тяжело дышит ему в губы и не намерен останавливаться, но по ушам вдруг резко проходится звонкое ругательство. Наму, слегка отстраняясь, смотрит на Сонгю, многозначительно потупив взор.
- Что? Так быстро? - с насмешкой, но  Ухён искренне не понимает.
- У нас проблемы. Спина.
А потом ржет. Сначала прыскает от смеха, несмотря на то, что лицо Сонгю в паре сантиметров от его собственного, потом пытается тихо хихикать в кулачок, потому что он сам все еще лежит на сидении под наклонившимся Сонгю, но затем ржет в голосину, ибо нет у Наму больше никаких сил.
- Серьезно? Нет, ты что, правда?
Высшие силы против того, что Ухёну сегодня обломалось что-то, кроме и без того нежданных поцелуев, но этот отказ судьбы воспринимает на редкость легко, ибо Сонгю. Сонгю и его ебанный артрит или что там вообще, Ухён не выдерживает:
- Тебе, блять, тридцать или семьдесят? - он ругается не со злобой, но возмущение сквозит в веселом ржаче, - Ким Сонгю, ааааа, ты серьезно?..
От былой романтики и желания не остается и следа. Сонгю, конечно, все портит, но Наму его, честно, не винит. Торопиться некуда, все самое важное он уже понял. Ухён, пытаясь изловчиться поаккуратнее, вылезает из машины и не может не засмеяться снова.
- Прости-прости-прости, - Наму обходит автомобиль и кладет ладони Сонгю на спину, - А что делать-то будем?
Кое-как, но Сонгю все-таки, спустя долгое время, удается упаковать на заднем сидении, а потом становится ясно, что это Ухёну теперь надо быть за рулем. Добираются они, слава Брахме, без приключений. В селении Наму сразу отводит Сонгю к целителю, и все вроде бы по-старому. Вот только однажды Сонгю уходит на медитацию, Ухён принимается его искать, спрашивает у всех, не видели ли они тут по близости узкоглазых, и в списках у тетеньки-администратора находит свою мать.
Она не рада его видеть, совсем нет. Родной сын для нее словно призрак из прошлой жизни, от которой она убежала так далеко. Они подписывают все документы, это дело нескольких часов, и Ухён неловко спрашивает у Сонгю: "А что дальше?". Самолеты из Мумбаи в Пусан летают по расписанию.
В Бомбее они останавливаются в том же отеле, что и были раньше, но теперь снимают один номер на двоих. Им нужно переждать ночь, рейс на семь утра, гулять по городу совершенно не хочется. Наму скупает национальные сладости в бешеном количестве и ест их весь вечер, попутно залипая в ноутбуке. Говорить вдруг становится не о чем, и будущее (общее) не кажется таким же светлым, как ясно-голубое индийское небо над головами. Ночью снова не спится, но без капли романтики. Далеко за полночь Ухён вспоминает про пляж, на котором они были в первый день приезда сюда, про нарукавники и такого еще чужого тогда Сонгю тоже не забывает. Тот увязывается за ним. Жара не спадает даже ночами, Ухён бросается в воду с разбега.
- Рынки закрыты, нарукавников нет, - он стоит по грудь в теплом океане и заигрывающе смотрит на мнущегося у кромки берега Сонгю, - Да не бойся ты.
Он берет его за руку и тащит за собою. Сонгю идет более-менее уверенно до тех пор, пока вода не оказывается ему по пояс, а дальше замирает, и Ухёну приходится использовать грязные методы - тянуть его на себя в тихих мокрых поцелуях, заставляя делать шаги вперед.
Солнце встает в районе шести, когда Сонгю уже час сидит на мелководье и разве что греет ноги в теплой воде, а Наму валяется рядом и несет какую-то чушь, рассказывает обо всем и ни о чем сразу, бомбит тишину своим спокойным, но переливающимся сотней разных оттенков голосом.
- Красиво, - многозначительно вздыхает Сонгю, глядя на рассветное солнце. Он Ухёна будто и не слышал, но тому ни капли не обидно. Завтра все, может быть, кончится. Может быть, даже начнется.
- Мне не пятнадцать, чтобы оставлять все это просто так, - говорит Ухён, глядя Сонгю в глаза, когда они поднимаются с песка и, собираясь идти обратно в отель, по обоюдному импульсу самозабвенно целуются еще череду бесконечных секунд.
Рейс даже не задерживают. Наму с трудом удается уговорить Сонгю сесть в самолет в нормальной одежде, а не в том, в чем он привык расхаживать по Дарджилингу и Бомбею. Бессонная ночь отдается тем, что в полете Наму вырубается как миленький. Такси к зданию пусанского аэропорта подлетает мгновенно, водитель любезно грузит чемоданы в багаж, будто два взрослых мужчины и сами сделать это не в состоянии. Сначала к Ухёну домой, и дорога занимает всего каких-то тридцать минут. Они сидят сзади в напряженной, давящей на плечи тишине, потому что неопределенность - это все, что сейчас осталось. За пару кварталов до своего дома Наму берет Сонгю за руку и крепко сжимает его пальцы в своей ладони, но все равно боится посмотреть в глаза. Когда такси тормозит, Ухёна парализует. Пусан бьет поддых тем, насколько нереальным был Дарджилинг. Сонгю не дает ни малейшего шанса, за что бы зацепиться. Ухёну плевать на водителя, он подается вперед и наспех целует Сонгю в сухие теплые губы, бросая напоследок:
- Позвони.
Он выскакивает из машины, и она незамедлительно трогается с места.
Наму ждет звонка первые две недели, а потом, даже вспоминая про то, что ему уже давно не пятнадцать, признает, что он все еще слишком наивный.


Вы здесь » meh » Новый форум » дарджилинг


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно