За дни отпуска приходится расплачиваться сполна. Сонгю и не думал, что его непродолжительное отсутствие вызовет такую кипу работы, заниматься которой не было ни сил, ни желания. Сердцем он до сих пор был где-то в солнечной и дурно пахнущей Индии вместе с Ухёном. А в Пусане холодные дожди днями напролет и полное отсутствие дорогих сердцу людей в шаговой доступности. Просьбу Наму позвонить он воспринимает как элементарную вежливость, в конце концов, они люди слишком разных кругов, и Сонгю крайне не хочется усложнять тому жизнь своими проблемами. Секретарь же, прознав про профессию их самого щедрого клиента, без умолку говорит о том, что теперь-то они заживут, коли у ее начальника завелись такие влиятельные и знаменитые друзья. Она как ошалелая ждет каждое появление знакомого лица экране, а потом еще минут пять яростно кричит Сонгю из соседней комнаты, чтобы он вышел и посмотрел, какой же «этот его Нам Ухён» красивый. Парень ругается, говорит, что у них и так работы вагон и маленькая тележка, потому сейчас не до развлечений, но в трех случаях из четырех Гю все-таки не выдерживает, поддается и идет пялиться на знакомую ослепительную улыбку, сияющую с телеэкранов всей страны.
Должно быть, в мире произошла какая-то аномалия, вызвавшая массовые приготовления корейских старушек к суициду. Сонгю понимает, что звучит это крайне по-идиотски, но иначе объяснить наплыв клиентов попросту не может. График работы плавно съехал, продавившись под натиском авторитета силы убеждения пенсионеров, так что теперь в офисе приходилось буквально ночевать. Любимая кошка до сих пор драла обои в квартире матери, потому что у Сонг. Элементарно не хватало времени навестить их обеих. К тому же, если бы он все-таки забрал Глори в родные покои, бедняжка непременно бы отбросила лапы из-за постоянного недоедания, ведь хозяин в квартире появлялся от силы раза три в неделю. Насыщенность синяков под глазами стала прямо пропорциональна величине клиентской базы этой конторки, однако если месяц-полтора назад это бы непременно радовало Сонгю, то теперь он буквально умирал под ворохом одинаковых листов и чуть не срывался на несчастных стариков, когда те чересчур долго просиживали в его кабинете, задерживая очередь. Первой сдается секретарь, которой внезапно свалившаяся работа напрочь перечеркнула наличие личной жизни, причем настолько, что от нее в инстаграме уже начали отписываться люди. Впервые за все их знакомство она выдвигает действительно стоящую идею, а не привычное «давайте закажем еду». Жмот и верей в Сонгю противятся до последнего, но, в конце концов, он все же понимает, что без нового помощника они оба скопытились бы на своих рабочих местах, заживо погребенные под чужими завещаниями и фотографиями внуков.
Спасение зовут Мёнсу и, если верить словам той же самой секретарши, он безумно красивый. У Сонгю стандарты красоты искажены донельзя, поэтому он находит его лишь отчасти симпатичным и подходящим под общепринятые нормы. Главное, что этот паренек все схватывал налету и был готов часами слушать унылые поучения начальника о том, как делать правильно, а как – нет. Дополнительным бонусом – а Сонгю так любил акции и всяческие «три по цене одного» – стало природное обаяние Мёнсу, которое было способно растопить даже самые суровые старушечьи сердца. Криков и выяснений отношений в приемной теперь в разы меньше, и Гю умудряется даже спокойно работать, не забывая при этом благодарить своего спасителя. Когда бешенный темп сошел на нет, жить и дышать стало гораздо проще. Секретарь вновь спамит в чужие ленты своими многочисленными селфи на рабочем месте, причем иногда там мелькает Мёнсу, цель которого – отвоевать лайки у женской половины подписчиц. Сонгю устраивает, что все стало как прежде, однако появившееся свободное время заставляет думать о своем, даже несмотря на бесконечные попытки парня коротать время сном. Сном без ворочающегося Ухёна под боком. Кто бы мог подумать, что жизнь, лишенная таких милых неудобств, может не устраивать любящего комфорт Сонгю? Индия круто расправилась с его гедонистическими взглядами на жизнь, а Наму просто добил несчастного внезапно вспыхнувшей симпатией. Курортные романы должны начинаться и заканчиваться вне дома, но Гю умудрился налажать даже с этим. У него в голове и по сей день хранится адрес чужого дома, пусть он и не знает квартиры, но все же.
Просто позвонить кажется слишком легким решением. Сонгю не хочет навязываться, ворошить прошлое и вмешиваться в чужое личное пространство после того, как молчал недели напролет. Вряд ли звезды телеэкранов надолго остаются одинокими, но удостоверить в этом с помощью СМИ практически нереально, если только Наму сам где-нибудь не проколется. К тому же, не такая уж он и знаменитость, чтобы быть интересным всем журналистам без исключения. В любом случае, Сонгю предпочитает верить своим глазам и ушам, а не слепо полагаться на газетные утки.
Это должно было быть мило или трогательно, но сейчас парень понимает, что блять, зис ис соу крипи. На дворе далеко за полночь, а он караулит Ухёна у многоэтажного дома в кустах уже часов с шести. Собственно, у большинства рабочий день тогда и должен заканчиваться, но телеведущим, видимо, закон не писан. Индийская еда в фирменном пакетике давно утратила свой соблазнительный аромат, а сладости от слиплись от неожиданно теплой вечерней погоды. У Сонгю болят ноги, урчит желудок и раскалывается голова. Кажется, весь мир подает ему знак, чтобы он смывался отсюда пока не поздно, но парню крайне жалко потраченных впустую шести часов. Наконец, в первом часу ночи во двор заезжает красная машина, и сердце безошибочно подсказывает, что только один человек во всей округе мог себе позволить подобный автомобиль в консервативной Корее. Когда Наму проходит мимо кустов, в которых удобно расположилась крохотная лавочка, Сонгю, кряхтя из-за долгого сидения в одной и той же позе, поднимается на ноги.
- С тебя теперь, как минимум, чаек, - Сонгю с улыбкой смотрит на ошарашенного Ухёна и закидывает ему свободную руку на плечи, - И доброй ноченьки, кстати.

С построением планов и воплощением их в жизнь у Сонгю все было немногим лучше, чем с импровизацией. И, к сожалению, в его стратегии, нацеленной на возвращение ухёнового доверия, после пункта о внезапном появлении из кустов было сплошное пустое место, дающее тотальную свободу действий. Можно было упасть на колени и признать себя последним пусановским мудозвоном, что в случае с Наму сработало бы безотказно. Однако Сонгю простых путей не ищет, да и рисковать своими суставами не желает, ведь не факт, что он потом разогнется после таких театральных выкрутасов. А самому Ухёну, кажется, совершенно не нужны показательные выступления и вычурные слова. Он молча проводит незваного гостя в свою квартиру и знакомит с ее углами, когда рассказывает, куда ставить обувь, после – зовет на кухню и терпеливо слушает нытье Сонгю по поводу работы. Они будто поменялись местами. В Индии не затыкался именно Наму, теперь же он устало смотрит, не говоря ни единого лишнего слова, пока рот Сонгю извергает небывалые потоки слов и жалоб, и внимательно разглядывает кардинально изменившегося парня напротив. Этот сначала недоумевающий, а потом уже неодобряющий на своей бороде Гю заметил еще в лифте. Обидненько, между прочим. Количество людей, не способных разделить его убеждения о том, что борода для мужчины честь, ведь усы и у женщины есть, увеличивалось в геометрической прогрессии. Хорошо, что еще никто кроме секретарши не осмелился открыто подшучивать над этой волосней, даже Мёнсу предпочитал просто отводить глаза в сторону при разговоре или упорно прикрываться легким кашлем, когда так и тянет рассмеяться над очередным подколом со стороны своей напарницы. Другой бы за подобные выходки, наверное, лишил их обоих премий и написал бы по выговору каждому, но в конторке Сонгю премии и прочие дополнительные поощрения были сродни рождественским подарком, а Мёнсу вообще работал просто за «спасибо», ведь указанный в его трудовом договоре гонорар и за зарплату-то сложно счесть. Удивительно, что Ухён его попросту не выставил за дверь после первой же кружки чая после такого разочарования. Наверное, желание помириться и наладить крепкую мужскую дружбу в глазах Сонгю горело ярким пламенем, иначе это внезапное снисхождение и доброту со сторону Наму объяснить сложновато. Или же он просто подумал, что Сонгю лишили работы и выгнали из нормальной квартиры, а живущую в сердце каждого добросердечность никто не отменял.
- Не рассчитывай на то, что я оставлю тебя здесь одного, когда уйду. Подъем в шесть утра.
Кажется, в глазах Ухёна он взаправду стал ровней какому-нибудь неотесанному леснику или бродяге, несмотря даже на два высших за плечами. Сонгю согласно кивает, потому что после такого теплого приема грех сваливать так рано, возможно, хотя бы утром от умудрится вытянуть из Наму парочку слов о его жизни и делах. Однако в шесть утра его никто не будил, более того, парень сам проснулся где-то ближе к девяти, не сразу сориентировавшись, какого черта он оказался в чужом доме. Внезапно предоставленная свобода давала возможность тщательно обследовать квартиру Наму на признак наличия каких-либо сожителей. Того, что его никто вчера взашей не выпроводил с порога, Сонгю было недостаточно, ведь всегда лучше перестраховаться десяток раз, чем облажаться однажды.
Еще вчера парень отметил то, насколько блестит кухня и остальные комнаты, в которые его допустили. Мама Сонгю всегда мечтала именно о такой чистоплотной и аккуратной невестке. Хотя, исходя из возраста своего сыночка и места его работы, была уже согласна на любую живую женщину младше шестидесяти. Сонгю мысленно прикидывает, как бы состоялась встреча этих двоих: наверное, Ухён бы смог сдружиться даже с его сварливой мамушкой, в то время как Хоя гораздо проще наводил мосты с отцом. Вообще, парень всех своих бойфрендов знакомил с родителями, правда тактично заменял часть, состоящую из слова «бой», на гораздо более приемлемую, в которой значилось лишь «бест». Таким образом, у него за жизнь было трое лучших друзей и ни одной нормальной девушки. Должно быть, это достаточно подозрительно, но, к счастью, семья Сонгю была достаточно воспитанной, чтобы не поднимать столь щекотливых тем ровно столько времени, сколько это было возможно.
Чем больше Сонгю бродил по квартире, тем больше появлялось ощущение, что Ухён здесь бывает крайне редко, потому что с постоянной напряженной работой на телевидении практически нереально держать дом в такой чистоте. Последним неисследованным местом оставалась комната непосредственно самого Наму. Потоптавшись пару минут на пороге, парень все же открыл дверь, и если бы в жизни все было подобно тому, что показывают в мультиках, то челюсть Сонгю непременно бы пробила пол и два этажа снизу для красивого числа. Хотя в царящем здесь бардаке и дырка в полу осталась бы незамеченной. Ноутбук, похороненный под кучей грязных кружек и других вещей, опасно балансировал на краю стола, так и норовя упасть вниз; кровать, которую использовали как гардероб; отдельные островки голого пола, не занятые разбросанной одеждой, казались одинокими и грустненькими.
Пусть со стороны это могло показаться, как минимум, странным, но Сонгю изначально руководствовался вовсе не мозгом, скорее каким-то внутренним порывом. Собрав кружки, расставленные не только на столе, но еще и на подоконнике, он отнес их на кухню. Разобраться в ящиках было непросто, но, облазив все до единого, Гю наконец нашел тот, что предназначался исключительно для посуды. Даже и не скажешь, что две эти комнаты находятся в одной квартире, и в них обеих обитает один и тот же человек. Вернувшись в рассадник грязи и ужаса, Сонгю принялся раскладывать одежду Ухёна. Лезть в гардероб ему показалось совсем уж некрасиво, поэтому он просто сложил аккуратные стопки вещей прямиком на кровать, предварительно ее заправив. В конце концов, из сражения с кавардаком, устроенным Ухёном, Гю вышел почти победителем, сумев разгрести бóльшую его часть. Если бы не это, он бы попросту не смог дальше здесь находиться, а уж тем более спать. В свое оправдание Сонгю оставил небольшую записку поверх одной из стопок с одеждой, умоляя на него не серчать.
После грандиозной уборки удалось поспать еще около получаса, пока чересчур громкий Наму не заявился обратно. Гю быстро слинял в душ, и, судя по отсутствию матерной речи из-за двери, в комнату хозяин еще не заходил. Глядя своему отражению прямиком в глаза, Сонгю с грустью заявил, что сегодня им обоим придется расстаться с уже полюбившейся бороденкой.
В понимании Ухёна завтрак состоит из слишком горького кофе и куска хлеба с сыром, но в положении Сонгю жаловаться не принято. Однако он даже с несчастным бутербродом не успевает справиться, ибо Наму как бы невзначай говорит о недавнем звонке от Мёнсу, и парень весь напрягается. Фактически он кинул бедного мальчонку на растерзание недовольным старичкам, и помочь тому не сможет даже секретарша со своим зеленым чаем и сухими кренделями. Сонгю наспех одевается и порывается на работу, обменявшись с Ухёном на прощание сухим «до скорого».
Утренний звонок оказался простой дружеской заботой. В конторе тихо и спокойно, старушки и их кавалеры мирно попивают травяной чай в пакетиках и обмакивают в него какое-то заветренное печенье. Мёнсу, кажется, справляется даже лучшего самого Сонгю, и у последнего это вызывает одну лишь гордость. И еще облегчение. Будто камень с плеч. Он одобрительно кивает, когда помощник замечает его сквозь полуоткрытую дверь. В обеденный перерыв Сонгю наконец едет в свою квартиру, переодевается в свежую рубашку и долго прощается с родной бородой, прежде чем срезать ее подчистую. Голое лицо сначала кажется несуразным, потом – детским. Сонгю еще полчаса бродит по пустой квартире, вглядываясь во все отражающие поверхности и пытаясь понять, всегда ли он выглядел настолько странно. На работу он заявляется с невиданным доселе опозданием, и мигом шокирует всех присутствующих своим новым образом. Секретарша последний раз отшучивается, мол, теперь еду придется прятать непосредственно за щеками, а не в зарослях бороды. Гю в тысячный раз обещает ее уволить. Впервые за долгое время рабочий день пролетает незаметно, а Сонгю не раз за день ловит себя на мысли о том, что же сейчас делает Наму. Без десяти минут восьмого он не выдерживает, достает из ящика стола визитницу и за считанные секунды находит нужную карточку.

Далее – адрес французского ресторана и время. Сонгю не уверен, что Ухён действительно туда придет. Судя по сухому приему и такому же прощанию, он бы с удовольствием вычеркнул Гю из своей жизни раз и навсегда, оставив все, что их связывало, в Дарджилинге. Сонгю впервые в своей жизни решает не плыть по течению, ведь, в конце концов, он знает даже адрес ухёновой квартиры, а еду в этом ресторане без проблем дают и на вынос.

Сонгю буквально разрывало изнутри от желания поворчать из-за ухёновой непунктуальности, ведь он тут уже битый час сидел, несомненно вызывая у окружающих жалость своим одиноким видом. Они, наверное, думали, что он какой-то неудачник, которого девушка бросила прямо в день, когда они планировали обручиться, или, что звучало гораздо более прозаично, его попросту продинамили с долгожданным свиданием. Сонгю почему-то был уверен, что с виду создает впечатление именно безответно влюбленного простачка, а не одинокого деда на вечерней прогулке. Как бы то ни было, в душе он все равно видел себя горячим соблазнителем, искрометным шутником и, несомненно, филантропом, ведь не зря он уже несколько лет пересылал деньги на счет организации, клятвенно обещающей накормить всех голодающих в Африке детишек. Вообще, если пораскинуть мозгами, то он неплохая партия для среднестатистической корейской девушки, но, как говорится, не судьба. Возможно, та единственная сейчас даже находится в этом самом ресторане, ужинает с каким-нибудь придурком, который обязательно разобьет ей сердце, но Сонгю с этим ничего поделать не может, да и не хочет, если быть честным, ведь он буквально буравит взглядом входную дверь ресторана, дожидаясь Наму. На встречи со старыми друзьями принято приходить вовремя, на свидания – слегка опаздывать, но Сонгю вообще без понятия, куда он пригласил Ухёна. Нечто среднее? Скорее всего. Если все же надеяться на второе, то с вероятность в семьдесят процентов он останется тем кинутым идиотом, которым видится половине сидящих здесь. Однако когда Ухён все же появляется в дверях, Сонгю уже успевает в своих рассуждениях остановиться на том, что этот парень ждал его три недели (возможно, и всю жизнь), так какого черта он нудит из-за жалких нескольких минут?
Сегодня Наму выглядит намного красивее, чем вчера, и уж тем более, чем в Индии. Хотя Сонгю замечает ту довольную улыбку, что не слезала с ухёнового лица все пребывание в Дарджилинге, и на этот раз она, вероятна, обращена чисто выбритому лицу парня. За свой подвиг Гю действительно надеялся получить долю оваций и аплодисментов, но и этого одобрения с чужой стороны оказалось достаточно, чтобы его жертва не была напрасной. Когда Ухён впервые открывает рот, Сонгю не может понять, шутит он или нет. Если вспомнить об эксцентричном характере Наму, то взаправду можно подумать, что он пришел сюда лишь для того, чтобы высказать свое роковое «фи» в сторону образа лесника. К счастью, он вовремя оправдывается и садится напротив, утыкаясь взглядом в меню. Сонгю просто рад, что его не оставили здесь одного и не выплеснули на его ныне незащищенное ничем лицо стакан воды, поэтому своей улыбки сдержать не может никоим образом.
- И давай это хотя бы издалека будет походить на деловую встречу.
- Пока я не вытащил кольцо из-за пазухи, эта встреча очень даже деловая, - Сонгю улыбается, но Ухёну поверх меню видны лишь его глаза, точнее, их отсутствие.
На этот раз у Сонгю находится достаточно ума, чтобы вести диалог с участием Ухёна, а не просто изливать ему душу. Наму рассказывает, что у него на работе не все так гладко, и их индийское путешествие тому виной, причем выстраивает все так, будто главным инициатором внезапной поездки в чужую страну был сам Гю, а вовсе не они с братом. Махинации Ухёна, безусловно, великолепны, на какие-то доли секунд парень даже почувствовал укол совести, пока не вспомнил, как все было на самом деле. Видимо, на телевидении действительно нет места людям простым, сплошные скользкие типчики, умеющие обернуть все против тебя. Наму очень вовремя заикается о том, что подсидел какого-то беднягу в должности интервьюера, и Сонгю не отказывает себе в удовольствии отметить вслух, что эта работа прямо-таки создана для Ухёна. Если последний и разглядел ироничный подтекст его слов, то все равно предпочел продолжить свой рассказ дальше.
- Потом придется перебраться в Сеул, - на этой фразе Гю чуть ли не поперхнулся своим вином, хотя и попытался прикрыть все неожиданным легким кашлем.
- В Сеуле много самоубийц и вообще странных людей. Зачем тебе туда? – Ухён смотрит на него, как на последнего идиота, мол, там же столица, ты вообще о чем, старичок.
- Я думал, твоя работа не подразумевает постоянно пребывания в офисе. Я бы на твоем месте путешествовал, писал всякие статьи об интересных местах или людях, - Сонгю задумчиво оглядывается по сторонам и, внезапно зацепившись взглядом за фотографии улиц французских городов, добавляет, - Например, в Париже очень много захватывающих штук. Катакомбы всякие, здания, даже улочки. Почему бы тебе не поехать туда? Да, тот парень уехал за счет компании, и это круто, но ты бы мог… Поехать за мой? – Сонгю говорит это осторожно, боясь, что его порыв души воспримут как попытку купить внимание, но все же продолжает, - Это была бы компенсация за Индию. Ведь во всем этом, в конце концов, виноват я.

В правдивость этой авантюры Сонгю верит не больше, чем остальной составил их конторки, когда он в очередной раз объявляет о своем внезапном отпуске. Пусть у Мёнсу это первая отлучка босса, но, в результате, весь груз ответственности ляжет именно на его несчастные плечи, но даже несмотря на это, больше всех возмущается именно секретарша. Девушка припоминает, что сама последний раз отдыхала еще на прошлой работе, а тут ее каждый день окружает такой стресс, что недалеко и до появления морщин. Сонгю мягко напоминает о том, что суммарное количество часов, на которые она задерживалась с утра или после обеда, как раз укладывается в длительность положенного ей договором отпуска. Подобный ответ мало ее устраивает, но она все же перестает буянить и отчаливает за свой стол бронировать отель, недовольно бурча себе под нос.
Кажется, месть ее вылилась именно в сумму, которую в последствие списали с банковского счета Сонгю, но даже это он заметил далеко не сразу, уже в самом Париже, когда все же обратил внимание на непрочитанные уведомления на телефоне. Ругаться и возмущаться уже было поздно, к тому же, роуминг не позволял высказать девушке все, что он думал о ней и ее грязных методах ведения завязавшейся холодной войны. Сонгю не был настолько глуп, чтобы вступать с противницей в открытую конфронтацию, поэтому лишь постарался максимально нагрузить ее самой скучной работой, которая только могла найтись у них в офисе. Ни о чем не подозревающий Мёнсу стал пешкой в их игре. Девушка же прекрасно все поняла, поэтому следующие несколько дней после прилета начальника во Францию, донимала его постоянными звонками по работе, находя для этого самые странные причины, цепляясь буквально за каждую мелочь в несоответствии каких-либо бумаг. Каждый новый телефонный счет все больше склонял парня в сторону того, чтобы уволить чрезмерно наглую подчиненную, но та ему за годы работы стала практически вредной младшей сестренкой, терпеть которую приходилось в любых обстоятельствах. К тому же, она не раз прикрывала его нерадивую костлявую задницу от проблем, а порою даже нехило выручала. Блеск ухёновых глаз и его восхищение по поводу отеля отчасти компенсировали беспричинно завышенные цены сего заведения. Однако мысль о том, чтобы съехать отсюда по истечении первоначальной брони, все чаще проникала в мозг Сонгю при одном только взгляде на стремительно тающий банковский счет. Наверное, все же следовало взять один двухместных номер, а не отдавать приказ на два одноместных, но первый вариант непременно бы привлек внимание секретаря к сомнительной цели отпуска Сонгю, которая изначально вообще состояла в том, чтобы обогатиться чужой культурой и привнести в их бизнес европейские веяния. Та и без этого смотрела на начальника с подозрением, ибо последние несколько дней перед отлетом он только и делал, что светился от счастья да шутил направо и налево, не мандел и, в целом, выглядел человеком счастливым, а не привычно заебанным. Как только Сонгю вышел за порог, девушка первым же делом высказала Мёнсу свои предположения насчет причины, повлекшей такие изменения в поведении их работодателе, которые варьировались от начала приема легких наркотиков до появления долгожданной женщины, но помощник лишь тактично заметил, что частная жизнь каждого – его личное дело, посему им вмешиваться не стоит. Пусть Гю и не был осведомлен об этом разговоре, но шестое чувство ему изначально подсказывало, что Мёнсу – лучшая на свете его замена.
Сначала казалось, что такое наглое перекладывание работы на чужие плечи непременно повлечет за собой ежедневные укоры совести, но о работе и мире за пределами французской границы Сонгю забыл сразу же, как только они приземлились. Ухён волшебным образом умудряется наполнять каждую секунду жизни красками, чувствами, звуками, и в этой адской мешанине нет времени на то, чтобы зевать или ныть от усталости, как это обычно делал Сонгю. Первым же делом Наму тянет его на улицу, дышать воздухом и смотреть на людей, и эта идея даже могла показаться прекрасной, если бы администрация отеля рассмотрела возможность установки такого человеческого изобретения как лифт, приняв во внимание хилое здоровье старичков или чьи-то физические недомогания. Где-то на середине лестницы Сонгю уже доходит до нужной кондиции, чтобы написать жалобу на ресепшне на ломанном английском, однако чуть ли не сбивающая его с ног бодрая бабулька напрочь отбивает желание защищать права престарелых в этой стране, коли они с виду гораздо активнее тридцатилетнего мужика. Вместо этого Гю берет себя в руки и пытается особо не ныть на ноги, дыхалку или спину, а то он в действительности похож на старикана, который каким-то образом умудрился заполучить жизнерадостную молодку на закате лет. Ухён очень вовремя хвастается тем, что пока Сонгю сладко спал под дарджилингским нежным солнцем, тот наяривал круги по округе. Было бы неплохо в ответ как-нибудь отстоять свою гордость или хотя бы выгородить себя, но Сонгю, кряхтя, выдает «какие твои годы» и наконец спускается вниз, стараясь поспевать за бодрой ухёновой походкой.
Тот водит его по каким-то зданиям, рассказывая историю чуть ли не каждого из них, и Сонгю внимательно слушает, стесняясь сказать о том, что в архитектуре любой страны видит одинаковые здания, потому что это слегка не его стезя. Красиво, да, но сходу он Собор Парижской Богоматери от Хогвартса отличить не сумеет.
За Наму сложно углядеть. Он как ребенок – стоит лишь на секунду отвлечься по работе, как этот засранец уже лапает какие-нибудь дорогостоящие финтифлюшки. Тут главное молиться, чтобы ничего не съел без спроса, не сломал или не разбил. Сонгю отвлекается буквально на пять минут, погружаясь с головой в очередной телефонный звонок из родной конторки, и не сразу успевает понять, что Ухён завел его в какую-то фешенебельную кондитерскую, где более-менее приличные покупки себе позволить сможет, разве что, член королевской семьи. Парень поспешно выводит Наму прочь, обещая накормить в стенах отеля. Однако и там находятся личности, желающие обобрать честного корейца до нитки. Будь на то воля Сонгю, он бы устроил для Ухёна настоящие волшебные каникулы, во время которых можно ни в чем себе не отказывать, но, к сожалению, не каждый смертный способен себе это позволить. В первостепенных задачах Сонгю значился лишь один пункт под громогласным «не засри ему отдых», поэтому, пока Наму кутил и наслаждался старной, парень подсчитывал в уме все расходы и доходы, а также сумму, оставшуюся у него на счету. Не сказать, что там совсем уж мало. Прилично, однако лишним контроль не бывает.
После обеда он предлагает Ухёну прогулку по набережной, находя ее наилучшим способом времяпрепровождения в их ситуации. Возможно, будучи вдохновленным вечерними видами Парижа, он легче воспримет идею о переезде куда-нибудь еще, ведь не вся Франция сосредоточена в одной лишь столице. Наму заявляется веселый и с бутылкой вина наперевес, и, возможно, от этого предложение Сонгю встретило в ответ лишь равнодушное согласие. Они останавливаются на набережной, потому что один уже подзаебался наверстывать круги в темноте, а второй просто был не против. Сонгю опирается о каменное ограждение, давая себе шанс передохнуть, но Наму приказа «вольно» не давал. Отвечать на его каверзные вопросы Сонгю сейчас не улыбалось от слова совсем, но молчать тоже не дело.
- Зачем мы с тобой здесь? – он протягивает открытую бутылку в руки Сонгю, устав пить в полном одиночестве.
- Я не знаю, - абсолютная честность кажется лучшим вариантом. Сонгю действительно не имеет ни малейшего понятия, зачем он потащил Ухёна на другой конец света, если разбираться в собственных чувствах можно и дома. Это невозможно объяснить, его порыв был оправдан скорее чувством, точнее, предчувствием, что в Пусане дело с мертвой точки не двинется, - Просто понимаешь, там, в Корее, мы живем будто в параллельных вселенных. Вот тут ты, - парень передает бутылку в руки Наму, дабы ненароком ее не грохнуть, и в воздухе с помощью кулака схематически обрисовывает ухёнову позицию, - А вот тут я, - он тянет вторую руку как модно дальше от первой, - Видишь? Ноль контакта. Твоё появление у меня на работе, поездка в Индию и прочее - страшная ошибка системы или же злобная шутка судьбы, хрен его знает, - Сонгю редко позволяет себе брань, но сейчас слова не поддаются ни контролю, ни фильтрации, - Но, как известно, одна погрешность в работе слаженного механизма непременно рождает другую, и вот я уже выкрал тебя из страны и запудриваю твою хмельную голову своими тупыми объяснениями, - он забирает вино обратно из рук внимательно слушающего его Наму, - Это все представлялось как шанс. Шанс ощутить то же, что и в Дарджилинге. Да-да, можешь смеяться, но я очень серьезно отношусь даже к мимолетным симпатиям. Нам Ухён, я всю жизнь ходил, глядя себе под ноги, и только сейчас, не без твоего вмешательства, разумеется, додумался посмотреть по сторонам. Это эгоистично, но мы здесь просто потому, что мне ты нужен гораздо больше, чем остальному миру.