Опасения Ухёна казались странными и даже отчасти глупыми. Сонгю был слишком уверен в собственной толерантности к чужим недостаткам, терпимости и умении перевоспитывать даже самые, как казалось раньше, безнадежные кадры. К тому же, за годы нотариальной практики он видел в своем кабинете бесчисленное количество пар, живущих вместе по полвека, продолжающих любить друг друга вопреки всему, включая здравый смысл. Разумеется, многие старики по секрету рассказывали ему, что иногда своих женушек они не против и топором зарубить, чтобы меньше возмущалась и нудила по поводу и без, но все же ни один из них и пальцем свою любимую тронуть не посмел. Наму особыми задатками домашнего диктатора или сварливой женушки не отличался, находиться с ним рядом приятно было всегда без исключения. Главное – не уставать друг от друга, и в этом им обоим здорово помогает работа, графики которой у мужчин совпадают лишь в крайне редких случаях. Потому и каждая минута, проведенная рядом с Наму, воспринимается с благодарностью и счастьем. Сонгю за этими моментами гонится, словно обезумевший, порой напрочь позабыв о собственной скупости или лени. Теперь он не видит ничего зазорного в том, чтобы мчаться в обеденное время на другой конец города, домой, чтобы если и не пообедать как нормальный человек, то хотя бы увидеть Ухёна. Тем более, что последний без десерта его не оставлял практически никогда – подчиненные только первое время странно перешептывались, когда их начальник уходил (убегал) обедать в одном пиджаке, а возвращался в совершенно другом, причем запыхавшийся и жутко довольный.
Впервые свои отношения скрывать не хотелось ни от родителей, ни от коллег, ни от друзей. Спасало только благоразумие и желание сохранить авторитет сурового парня нерушимым, но о наличии бурной личной жизни и Мёнсу, и секретарь прознали в первую же неделю. Мать и отца Сонгю ловко избегал, обещая встретиться с ними на ближайших праздниках, дабы те не вносили раздор в его только-только зарождающиеся отношения своими чрезмерно толстыми намеками на желание обзавестись внуками. Когда-нибудь Сонгю преподнесёт Ухёну идею о том, чтобы чуть расширить их семейство, приняв туда маленькую девочку или мальчика из детского дома. Желательно, конечно, девочку, потому что Наму определенно бы смог превратить ее в самую настоящую принцессу, в то время как Сонгю без проблем бы справился с ролью сурового папеньки, проверяющего подноготную каждого ее кавалера, начиная с детского сада. Пусть думать о столь далеком будущем весьма самонадеянно для пары, живущей вместе от силы недели три, но Сонгю мог уже сейчас поклясться, что Ухён достался ему раз и навсегда. По крайней мере, так просто, как в первый раз, он его не отпустит.
Приезд Дону кажется еще одной проверкой из союза на прочность. Сонгю до сих пор не пришел к однозначному мнению, бесит его ухёнов дружок или нет – тот не делал ничего такого, что позволило бы усомниться в его исключительно дружеском отношении к Наму, но излишняя доброта и искренность Сонгю напрягали до ужаса. Таких добрых людей не существует, они умирают где-то на стадии сперматозоидов, потому что уступают место более наглым и менее принципиальным своим собратьям. Наверное, поэтому Сонгю и ждал круглые сутки любой возможной подставы от этого гостя и, будто желая подчеркнуть свое лидирующее положение на данной территории, ошивался без конца около Ухёна, целуя, обнимая и поглаживая парня, заявляя заодно права и на него. Если бы все протекало так же гладко и оставшиеся дни, то Дону непременно бы уехал с четким осознанием того, насколько же Сонгю взрослый и властный мужчина, которому дорогу лучше не переходить, но это слишком идеальное развитие событий для жизни такого заядлого лоха, как Ким Сонгю.
Ухён по-царски открывает дверь, играя в хозяйку всего этого притона, пока сам Сонгю взглядом сверлил объясняющего ему что-то Дону. Весь кофейный столик в гостиной был закидан кучей фотографий и статей, включая и ту несчастную колонку о достопримечательностях Берлина, на полу – сд-диски с записями его съемок и полуразряженный ноутбук с открытым ютюбовским каналом. На стоящего в дверях Сонгю бы так и не обратил внимание, в конце концов, совсем недавно они заказали китайскую еду, вдруг служба доставки в кои-то веке решила быть более расторопной, но незнакомец очень некстати заговорил. Реакция на этот голос у Сонгю всегда была одна и та же – легкие мурашки вдоль позвоночника и чувство безопасности на душе, но сейчас ничего кроме звонкого «блять-блять-блять» в его голове не возникало. Нет ничего хуже, чем столкнуть две свои любови в одном замкнутом пространстве, причем оказаться запертым вместе с ними без возможности выбраться живым или хотя бы целым. Сонгю моментально вскочил и, наступив на пару дисков с тихим матом себе под нос, поскакал по направлению к входной двери, попутно отклеивая какой-то шедевр Дону от пятки.
- О, сколько лет, - Сонгю аккуратно отодвигает Наму от порога, занимая место между двумя противоборствующими лагерями, пусть лагеря эти еще и не знают о наличии друг друга.
Ховон за прошедшие три года ни капли не изменился, только костюм стал подороже и купленные на местном рынке часы заменились настоящими, швейцарскими. Сонгю даже стало стыдно за свою помятую футболку и просторные домашние шорты. Ощущение, будто один из них после расставания незамедлительно поднялся в самые высшие слои общества, а другой от горя совсем приуныл и скатился. Один лишь Нам Ухён как доказательство счастливого настоящего, но этим сокровищем так просто не похвастаешься. Сонгю вообще без понятия, как в таких случаях следует представлять людей друг другу, но на помощь очень вовремя выбредает Дону. Впервые за столько времени Сонгю испытывает к нему что-то вроде симпатии.
- Знакомьтесь. Ховон, это Ухён и Дону. Мои друзья, - на последнем слове голос Сонгю слегка дрогает, потому что он буквально ощущает, как Наму всаживает ему в печень холодный стальной японский нож, купленный совсем недавно. Для него слово «друг» неприемлемо, в то время как Дону загорается счастьем от мысли, что этот хладный старикан наконец его принял, - А это, ребята, мой давний-давний друг, - Хоя вежливо здоровается со всеми за руку (брезгливо-злой мины Наму он будто не замечает), обнимает Сонгю и говорит о том, что у него до самолета обратно в Сеул осталось всего четыре часа.
- В последнее время у меня куча командировок. Я несколько раз заезжал к тебе, но соседка говорила, что ты в отпуске. Серьезно, несколько месяцев подряд? – Сонгю пропускает всю ораву в гостиную, а сам идет на кухню готовить чай. Отсутствие стены между двумя этими комнатами здорово облегчает разговор. Ховон опускается в отдельно стоящее кресло, Дону занимает привычное место на полу, а Ухён оккупирует диван, прожигая гостя глазами насквозь. Интересно, это интуиция, подсознательная неприязнь или он где-то раздобыл старые фотографии Ховона? В последнем случае скандал бы случился уже давно, но до сего момента было достаточно тихо-мирно.
- Да, у нас с Ухёном был капитальный евротур. А потом и Дону присоединился, пусть и пробыл только в Берлине.
Дону воспринимает это как сигнал к началу своего бесконечного рассказа о его длинных и, несомненно, безумно веселых и занимательных приключений в поездке по странам, включенным в тур «Лавелиз». Хоя смеется над чужими шутками и, кажется, слушает с нескрываемым интересом – тому всегда больше нравилось отвечать на вопросы и слегка поддерживать беседу, потому их общение с Сонгю часто сводилось к редким фразам и крайне глубокому молчанию. Так обоим было проще, тишина не напрягала, но говорящего без остановки человека поблизости порою не хватало. Потом Дону начинает уже пересказывать путешествия Ухёна с Сонгю, когда его собственные истории иссякают, и Ховон на все это реагирует с нескрываемым удивлением.
- Ничего себе. Помню, когда я предложил ему вдвоем проехаться по Китаю или рвануть в Японию, он наотрез отказывался, спихивая все на учебу. Поэтому все наши общие приключения ограничивались Пусаном или, что гораздо чаще, домами наших родителей, - Сонгю даже страшно посмотреть в сторону Наму. Он сидит, вытянувшись по струнке, ожидая, пока ситуация выйдет из-под контроля. За все это время Ухён и слова не сказал, что, разумеется, не могло не настораживать.